К содержанию книги «История Кузбасса» под общей редакцией А.П. Окладникова.
Иностранный и русский капитал, развертывая свои операции в Кузбассе, невольно способствовал росту своего могильщика — рабочего класса. В конце XIX столетия здесь начинает складываться прослойка кадровых рабочих: железнодорожники Томской дороги, шахтеры Анжерских и Судженских угольных копей, рабочие золотых приисков.
Формирование рабочих кадров Кузбасса происходило в обстановке перехода от домонополистического к монополистическому капитализму, от капиталистической мануфактуры к крупной машинной индустрии. Последний процесс проходил в Кузбассе несколько позже, чем в старых промышленных центрах России, и это накладывало свой отпечаток.
Своеобразие условий Кузбасса заключалось в том, что кадры рабочих росли не столько за счет местной старожильческой, сколько за счет переселенческой бедноты. Безысходная нужда гнала ее на стройку железной дороги, на шахты и прииски, заставляла браться за самую тяжелую и плохооплачиваемую работу.
В Кузбасс прибывали рабочие, навербованные во всех концах страны. На шахтах Михельсона работали татары-приискатели с Урала. На строительстве и эксплуатации железной дороги трудились машинисты, слесари и рабочие других специальностей из Центральной России. Часть рабочих приходила на новые предприятия с угасавших металлургических заводов и рудников царского кабинета, кабинетских и частных приисков.
Развитие капиталистической угольной промышленности с самого начала сопровождалось более высокой концентрацией рабочих, чем на золотых приисках. Крупнейшими угольными предприятиями Кузбасса того времени были расположенные у Сибирской магистрали Анжерские и Судженские копи. Уже в 1900 году на Судженских копях было занято 600, а на Анжерских до 1500 рабочих. Это были вчерашние крестьяне-старожилы окрестных деревень, переселенцы из Европейской России, ссыльнопоселенцы. На копях трудилось немало тобольских, тюменских и казанских татар. После закрытия Салаирских серебряных рудников кабинета сюда перебрались горняки с семьями.
Работа велась артелями от 50 до 200 человек. Нередко такую артель составляли земляки или люди одной национальности, например, татары. Во главе стоял артельщик — мелкий подрядчик, немало наживавшийся на приеме и всяческих притеснениях рабочих. И все же артель не являлась случайным сборищем людей, набранных лишь по усмотрению артельщика и всецело от него зависящих. Независимо от воли и желания администрации артель скоро становилась объединением рабочих, защищавшим и отстаивающим их кровные интересы.
На копях Михельсона работа велась в три смены по восемь часов. Горняк, отработав смену, через восемь часов снова должен был идти в забой. Зарабатывал шахтер до полутора рублей в день, но часть этих денег уходила на штрафы или оказывалась в кармане артельщика.
Почетный Шахтер с Анжерской шахты № 5-7 И. Великосельский, вспоминая о работе на копях Михельсона, рассказывает: «Вместе с односельчанами несколько зим я приходил на шахту, мечтая о заработке. В 1904 году пришел сюда совсем, потому что отцовской хозяйство вконец разорилось. Выпив немало водки, Михельсоновский артельщик Ермолай Попов принял меня откатчиком… Мне нужно было откатывать по 23 вагончика на 600 саженей, а в каждом вагончике по 35 пудов угля. Катали не по рельсам, а по деревянному настилу. Помню, целую неделю я успевал откатывать только по 15—18 вагонов. У меня все браковали и ни копейки не платили. Вот я и катал бесплатно, все боялся, что выгонят. Видя мои страдания, забойщик Афанасий Лаптев помогал мне. Он же посоветовал настлать железо. Пришлось продать шубу и купить лист железа.
Еще два листа взял под заклад у купца… Чтобы попасть в забойщики, опять пришлось поставить самогонку артельщику… Меня направили в породный забой и сказали: «Пройди сажень». Сколько ни старался, а обушок, словно горох, от стены отскакивает. Приходит артельщик, ругается, на вторую упряжку оставил. Больше суток я долбил, а порода не поддавалась. А артельщик после смеется: «Молодец, Великосельский. Ты устоял, хоть зря долбил. Мы просто проверяли тебя. Старательный мужик». — У меня сердце замерло, обидно стало за насмешку.
Потом поставили на проходку вентиляционной печи. Я должен был вынимать из нее уголь и отгребать на расстояние 30 метров. Все это, конечно, вручную. Измучаешься, вылезешь из шахты (тогда не клетью выезжали, а лезли ходком), а мыться негде, бани нет. Грязные, намокшие, бежим по морозу за несколько верст домой. Мало того, что работать приходилось не по силам, а тут еще из своего заработка надо купить масло и фитиль к лампе «бог в помощь», тратиться на спецодежду, инвентарь».
Новичкам обычно поручали таскать корытку с углем от забоя до откаточного штрека. Корытки, или как их еще называли, санки, представляли собой ящик, вмещавший 15—16 пудов угля. Люди на четвереньках тянули их за цепь до штрека. Много силы и сноровки требовала профессия забойщика. Согнувшись в три погибели работал он кайлой при слабом свете свечи или лампочки-коптилки «бог в помощь» в пыльном и душном забое. Спецодежды не полагалось. Брезентовые шахтерки и сапоги горняки приобретали за свой счет. Масло для лампочек и свечи тоже покупали сами. Даже стоимость инструмента администрация высчитывала с шахтеров.
Артельщики и штейгеры занимались приписками, получая от конторы деньги на оплату фактически не произведенных работ. При этом артельщик не забывал поделиться с начальником шахты, который за это покрывал его плутни. С согласия администрации артельщики практиковали запрещенную законом расплату с рабочими талонами на получение товаров в частных лавках. Это ставило горняков в безвыходное положение, заставляя их брать у лавочников товары, невзирая на повышенные цены и низкое качёство. На копях ютилось множество шинкарок, торговавших водкой. Каждая получка у горняков сопровождалась массовым пьянством, драками и даже убийствами. Это объяснялось не какой-то особой склонностью шахтеров к разгулу и буйству, а беспросветными условиями их жизни. Тяжелой и опасной была их работа, мало хорошего видели они и в короткие часы отдыха.
Вокруг Судженских и Анжерских копей, как грибы после дождя, росли бараки и землянки. Приходилось пить грязную шахтовую воду. Не хватало бань. Тротуаров не было — в дождь и распутицу — люди вязли в грязи. Не имели представления жители поселков ни о клубах, ни о кино, ни о библиотеках.
Значительный и наиболее рано сложившийся отряд рабочих Кузбасса представляли приискатели. В последнем десятилетии XIX века на золотых приисках Мариинского и Кузнецкого округов было занято 5—5,5 тысячи рабочих. Но они были, как правило, разбросаны по многим мелким, затерянным в тайге, приискам. Например, в 1892 году в Мариинском округе действовал 71 прииск. На каждом прииске было занято в среднем по 17 рабочих. Даже на приисках таких крупных компаний, как «Алтайское дело» и «Южно-Алтайское дело», число рабочих не превышало в среднем ста человек.
Среди приискателей сложилась значительная прослойка кадровых рабочих, порвавших с сельским хозяйством и связавших свою жизнь с приисками. Они уже не отправлялись в тайгу на сезонные заработки, а окончательно бросив деревню, с семьями перебирались в приисковые поселки.
Приисковые рабочие делились на хозяйских, отрядных, золотничников и летучку. Хозяйские рабочие, составлявшие в 1892 году четыре пятых общего числа приийсателей, были заняты на работах, проводимых администрацией прииска, — добыче песка в разрезах и ортах или золотоносных руд в штольнях и шахтах. Промывкой песков, обработкой руды на толчеях и бегунах. Рабочие занятые на вскрыше, выполняли определенные уроки. Например, артель из трех забойщиков и возчика с двумя лошадьми была обязана выдать за день три кубических сажени песков, а артель из двух забойщиков и возчика на одной лошади — две кубических сажени. Выполнив дневной урок, рабочие, если не падали от усталости, спешили заняться старательскими работами: промывали вручную пески в бортах, отвалах и других местах, разрешенных администрацией. Это давало дополнительный заработок и ради него приискатели лишали себя последних часов отдыха. Таким образом, крупные хозяйские работы сочетались с мелкими старательскими, имевшими вспомогательное значение. Так, в 1892 году рабочий «Южно-Алтайского дела» получал в среднем 218 рублей в год, в том числе 20—30 рублей за старательское золото 14 рублей — за подъемное. На остальных приисках Кузнецкой тайги рабочие получали в среднем по 140 рублей за летнюю операцию, в том числе 14 рублей за старательское и подъемное золото. Хозяйские рабочие зарабатывали больше отрядных и золотничников и находились в несколько лучших бытовых условиях.
Отрядные рабочие работали у подрядчиков. Крупные золотопромышленники давали на разработку подрядчикам участки, на которых было невозможно или рискованно вести хозяйские работу. Отрядный рабочий находился под двойным гнетом — владельца прииска и подрядчика. Его заработок был значительно меньше, чем хозяйского, а бытовые условия — хуже.
Еще тяжелее приходилось золотничникам. Их артели копались на выработанных приисках, невыгодных для хозяйских разработок.
Обычно золотопромышленники сдавали такие прииски в аренду мелким промышленникам, которые в свою очередь нанимали для работы артели приискателей. Иногда мелкие предпринимателе брали на себя выработанное прииски, от которых отказались крупные компании, и открывали их для золотничников. Последние на свой риск и страх разрабатывали борта, отвалы, оставшиеся целики. Все добытое золото артель была обязана сдавать хозяину по определенной цене. Большие доходы хищники-золотопромышленники получали от торговли, так как владели монопольным правом продажи товаров, продовольствия и, главное, водки своим рабочим. Нередко эти мелкие хозяйчики занимались тайной скупкой краденого золота от приискателей соседних приисков.
Рост числа золотничников свидетельствовал о частичной деградации золотопромьишленности.
Приисковые рабочие легко переходили из одного разряда в другой. Тот, кому не удавалось наняться на хозяйские работы, шел к подрядчику, становился золотничником или занимался вольной добычей золота, постоянно рискуя быть схваченным горной стражей.
В необычайно теплую зиму 1898—1899 годов безработные приискатели и крестьяне деревень по берегам Кии поголовно занялись нелегальной добычей золота в долине реки. Золото сбывалось скупщикам в Тисуле, Чумае, Шестакове. За многие годы промысла вольными приискателями было открыто большинство золотоносных месторождений Мариинской и Кузнецкой тайги.
Как отмечалось, хозяйские рабочие составляли большинства приискателей. В связи с начинающейся механизацией золотопромышленности на приисках появились рабочие, обслуживающие паровые двигатели, локомобили, драги, гидравлики, толчейные и бегунные установки. Но кайла, лом и лопата все еще оставались основными орудиями труда. Работа наиболее квалифицированной и высокооплачиваемой категории приисковых рабочих — забойщиков требовала не только определенных навыков, но прежде всего незаурядной физической силы и выносливости.
Рабочий день на приисках продолжался в летнее время 10-12 часов. Наиболее сильные и выносливые забойщики и те не выдерживали столь изнурительной работы более десятка лет.
Вот что пишет один из очевидцев о труде приискателей того времени: «В душных, сырых коридорах, еле освещенных во время работы свечами, слышатся только глухие удары кайл, ломов и лопат о землю; земля сваливается в тачки и по «выкатам», продольным доскам, постланным на сырой земле, иногда покрытой водой, вывозится откатчиками к «выходу из орты, где складывается в таратайки и отвозится на золотопромывальную машину… В дождливые, холодные дни, столь нередкие в тайге и летом, вид разреза в рабочее время малопривлекателен: по грязной дороге в разрезе плетутся усталые лошади. Утопая в грязи, из отверстий орт выползают бледные изнуренные люди в лохмотьях, выкатывая тачки с песком».
Казармы для рабочих строились из тонкого, сырого леса, плохо конопатились. Просыхая, лес трескался, через щели в помещение проникал ветер. Небольшие окна не имели створок и никогда не открывались. Дверь отворялась прямо на улицу. Через нее в помещение врывался холодный воздух. Полы делались одинарными. В казармах, выстроенных на болотистой почве, летом под половицами стоялa вода. Зимой температура на полу опускалась ниже нуля. Отапливались бараки железными печами. По вечерам после усиленной топки было нестерпимо жарко, а утром люди дрожали от холода. Мужчины, женщины, дети спали вперемешку на общих нарах, головой к холодной стене, ногами к печке. Здесь же готовилась пища, сушилась одежда и обувь. Люди жили в страшной скученности — на человека не приходилось и кубической сажени воздуха. Летом рабочие предпочитали ютиться в балаганах, покрытых древесной корой. Отхожих мест и помойных ям на приисках, как правило, не было: отбросы валялись около казарм.
Деньги выдавались на руки приискателям лишь дважды в год — по окончании летней и зимней операций. В остальное время пищевое довольствие получали в хозяйских амбарах.
В пайке рабочих преобладали мука и мясо, но не хватало жиров и совсем не было сахара, молока и овощей. По нескольку месяцев в году вместо свежего мяса выдавалась солонина, далеко не высокого качества. Остальные продукты и товары можно было приобрести в хозяйском амбаре за деньги или в долг. На некоторых приисках семейные рабочие держали коров, кур, уток. Недостаток овощей частично возмещался усиленным употреблением колбы и ягод.
Систематическое переутомление, сырость, грязь, скученность, однообразная, бедная витаминами пища приводили к высокой заболеваемости рабочих и их семей. Что касается медицинской службы, то она ограничивалась наличием, да и то далеко не на всех приисках, полуграмотных фельдшеров.
Заработная плата приисковых рабочих оставалась крайне низкой. В Мариинском округе наиболее высокооплачиваемый рабочий — забойщик — зимой зарабатывал шесть-семь рублей в месяц, летом — 12 рублей. Зарплата возчиков, откатчиков, отвальных и других была еще ниже. Когда дело доходило до расчета, у рабочего вычитался полученный при найме задаток, высчитывались долги за товары и продовольствие, взятые в амбаре, удерживались подати. И нередко приискатель, проработав несколько месяцев, еще оставался в долгу у хозяина. В 1902 году, например, в «Алтайском золотопромышленном деле» при окончательном расчете четвертая часть рабочих не только ничего не получила на руки, но еще осталась в долгу; а остальные получили в среднем по 33 рубля на человека.
Гнет и жестокая эксплуатация со стороны золотопромышленников и царской администрации вызывали со стороны рабочих непримиримую ненависть к хозяевам и их подручным. Окружной инженер Томского горного округа В. Реутовский с сокрушением отмечал рост классовой вражды между предпринимателями и рабочими. «Отношения между служащими или хозяевами и рабочими в высшей степени ненормальны…. Золотопромышленники и служащие требуют возврата к временам невозвратимым, когда лучшим возмездием грубых ошибок рабочего служило грубое изуверское наказание… Рабочие, озлобленные часто вполне несправедливыми требованиями, нередко непосильным трудом и отсутствием вполне нормальных условий жизни, высказывают столько ненависти, столько злобы, что они переходят все границы».
Царское правительство, идя навстречу требованиям золотопромышленников, еще в первой половине XIX века установило особо суровые наказания для приискателей. 18-я статья уложения о наказаниях приравнивала всякую стачку, всякие выступления приисковых рабочих из ссыльнопоселенцев к бунту против царской власти, что каралось каторжными работами. Этот драконовский закон был отменен лишь в 1906 году в результате революции 1905 года. 8 мая 1900 года, в дополнение к исключительным законам против забастовок, на приисках Западной Сибири была учреждена горно-полицейская стража «для охраны порядка и безопасности». Специальная инструкция разъясняла, какой именно порядок и чью безопасность должны были охранять горные стражники: «Чины горнополицейской стражи обязаны в участках, им вверенных, охранять общественное спокойствие и следить за проявлением каких бы то ни было действий и толков, направленных против правительства, законных властей и обществённого порядка, равно к подрыву в обществе доброй нравственности и прав собственности. В сих видах горнополицейская стража наблюдает: а) чтобы не распространялись вообще среди народа злонамеренные суждения и слухи; б) чтобы не были распространяемы посредством рассылки, раздачи, подбрасывания или каким-либо иным способом листки, книги и т. п. издания преступного содержания; в) чтобы не происходило сходбищ и собраний для совещания и действий, противных тишине и спокойствию». Горные стражники должны были принимать меры к возобновлению работ при забастовках на приисках, следить «за неблагонадежными и подозрительными лицами».
Благодаря особым мерам, принятым царским правительством против приисковых рабочих, организация их выступлений против хозяев и создание подпольных революционных организаций на приисках встречал и исключительные трудности.
Простейшей и наиболее распространенной формой борьбы рабочих за свои интересы был по-прежнему побег с прииска. Побеги особенно усилились в 1894—1895 годах в связи со стройкой Транссибирской железной дороги. Если в 1893 году с приисков Мариинского округа бежало 25 человек, то в 1894 году уже 150 человек.
Начало нового века ознаменовалось быстрым ростом числа рабочих на железнодорожном транспорте. Так, на станциях Тайга, Мариинск, Анжерская и в депо при станции Тайга было уже занято около тысячи рабочих. Условия их труда были тоже тяжелыми. Железнодорожники не получали спецодежды и не имели оплачиваемых отпусков. Женщины-работницы получали меньшую зарплату, чем мужчины, за выполнение той же работы. Рабочие Тайгинского депо трудились при свете факелов и керосиновых ламп, в дыму и пыли. На все депо имелось несколько токарных и один строгальный станок. Главными орудиями труда оставались кувалды и зубила. Даже паровозы поднимались вручную домкратами.
До 1905 года рабочий день в депо длился по десять часов. Были распространены сверхурочные работы, так называемые вечеровки. Депо не имело мойки. После смены люди кое-как вытирали руки керосином и в грязной одежде шли по домам.
В то же время именно среди железнодорожников был сравнительно высокий процент квалифицированных рабочих. Как и шахтеры, они отличались сплоченностью и политической активностью.
