Литовченко Е.Ю., Макурина Г.А. Нэп в Щегловском уезде // Балибаловские чтения : материалы научно-практ. конф., посвящ. 80-летию городского статуса Кемерово, июнь 1998 г. / Кемер. гос. ун-т [и др.]. – Кемерово : Кузбассвузиздат, 1998. – С. 42-45.
Жизнь Щегловска в 20-е годы постепенно налаживалась: реконструировались шахты, химзавод, расширялась железнодорожная ветка, велось жилищное строительство и объектов соцкультбыта, возникали новые кооперативы, магазины, лавки, люди получали работу, безработица шла на убыль, даже крестьяне тысячами устремлялись в Щегловск на заработки. Ликвидировалась неграмотность, повышалась политическая культура. Ускорялся темп жизни и она менялась, пусть не так быстро, как хотелось бы, в лучшую сторону. Среди рабочих редко встречались антисоветские настроения, были забастовки, локальные конфликты в основном экономического характера. В целом советская власть принесла горожанам облегчение.
Иную картину представляла собой деревня. Новая экономическая политика, введя продналог и дав свободу оборота крестьянину, теоретически должна была способствовать быстрому подъему сельского хозяйства. Но на практике всё выглядело иначе. Деревня не была готова адекватно ответить на заботу партии и правительства о ее благе, хотя решение о замене продразверстки продналогом вызвало всеобщее одобрение крестьян. Но когда дело доходило до сбора налога и во все увеличивающихся размерах, деревня, в силу своего бедственного положения, не могла с ним справиться. Если налог и уплачивался сполна, то основная масса крестьян оставалась ни с чем. Об этом свидетельствуют многочисленные архивные документы. Безусловно, для полного утверждения нэпа в деревне не хватило времени. Ну а то, которое было отпущено, наполнено драматизмом и противоречиями. В целом за период с 1921 по 1927 гг. экономическое положение Щегловского уезда улучшилось. Часть крестьян расширила своё хозяйство, приобретала сельскохозяйственный инвентарь и машины, крепла кооперация. Налог с трудом, но выплачивался. Массовых отказов не наблюдалось[ref]ГАКО, ф- р-4.7, oп. X, д. 327, л. 5.[/ref]. Тем не менее на протяжении 7 лет сбор налога представлял большую проблему.
До 1924 г. налог носил натуральный характер. Урожай в 1921/23 гг. по Сибири был очень низким, чем и объяснялись трудности с уплатой налога в этот период. С 1924 г. вводился единый денежный налог. Предметом обложения являлись земля по величине земельной запашки на едока, крупный рогатый скот и лошади. Это решение было принято весной 1924 г. с тем, чтобы до осени крестьянин успел определиться с налогом. Для облегчения участи крестьянина с 1 апреля 1924 г. выпускали государственный крестьянский выигрышный заем на сумму 50 млн руб. золотом бумажными знаками 1, 3, 5 руб. сроком до 31 декабря 1926 г. в уплату будущего налога. Причем при покупке с крестьянина за рубль облигаций брали только 85 коп., а в налоге рубль принимался за рубль. На первый взгляд — очевидная выгода для него заплатить налог облигациями, а не деньгами. Крестьяне быстро раскупили заем, к тому же он был выигрышный. На практике оказалось, что натуральный налог уплатить было проще, чем денежный. У крестьян шла психологическая перестройка, их пугали суммы налога: 20, 50, 100, 200 руб. и т. д., эти деньги нужно было где-то взять. Не обошлось и без ошибок, неправильного начисления налога[ref]Кузбасс, 1924. 11 апр.[/ref].
Первая трудность обнаружилась сразу, как только крестьяне повезли хлеб на рынок и в кооперацию. Продать хлеб было трудно, цены на него упали. Вместо выигрыша крестьянин потерял. Отсюда всеобщее недовольство денежным налогом[ref]ГАКО, ф. р-47, on. 1, д. 333, л. 76.[/ref].
Положение осложнялось высокими ценами на промышленные товары, “щегловские ножницы” резали крестьян по живому. Оказалось, что и семссуду надо возвращать деньгами, цена которой стала выше рыночной. Повсеместно проводились собрания, на которых крестьяне (бедняки, середняки, кулаки, т. е. все) высказывали недовольство советской властью в области налогообложения. В деревне Глубокая бедняк Ф. Шведов высказался так: “Советская власть давит нас налогами”. А раньше он приветствовал эту власть. Его семья из 3 человек имела 1,5 десятины земли, корову и лошадь и налог в размере 10 руб. 50 коп. уплатить была не в состоянии. Д. Рыбак продолжал: “Я беднее Шведова, а налог -19 руб. 50 коп. Я не платил Советской власти ничего и платить не буду”. Аналогично отреагировал на налог в 175 руб. кулак М. Кузнецов и пообещал, что будет брать по 25 пудов с тысячи снопов за молотьбу. Сознательные середняки недоумевали: “Хлеб дешевеет, а налог все больше, куда же идет налог?” В июле 1924 г. на собрании в с. Морозово крестьяне пришли к выводу: “Сеять ни к чему. Кулак Н. Порошин в прошлом году на налог отдал 2 лошади и корову. В этом году вместо 12 десятин посеял 6, так как остались только две лошади и одна корова”. То же самое говорили и другие: “Сеять хлеб невыгодно, лучше купить 2-3 лошади и ехать на заработки”. И совсем поразил крестьян тот факт, что мать красноармейца в возрасте 60 лет не имела земли, а за лошадь и корову должна была заплатить 20 руб. На что крестьяне заметили: “Раз жмут красноармейцев, то хорошего ждать нечего”. Некоторые крестьяне для уплаты налога в 200, 300 руб. продавали почти весь хлеб, сеять было нечем, государство не помогало. “Приближается сев, сердце замирает”, — писали они в уездный комитет. Все это свидетельствует о неправильном обложении крестьянских хозяйств налогом. Отрицательно относились крестьяне и к местным дополнительным налогам: гербовому сбору, на строительство моста и т. д[ref]Там же, л.’68, 98, 145, 147, 164.[/ref].
С целью уменьшения налога крестьяне пошли на хитрость: стали скрывать объект обложения. В д. Щербаки Л. Белоусов укрыл 5 десятин земли, корову и лошадь, другие же записывали десятины на нетрудоспособных бедняков. В д. Мозжуха крестьяне скрыли 30 десятин, посевная площадь уменьшилась на 50 десятин[ref]Там же, л. 78.[/ref]. В 1926 г. посев в Щегловском уезде сократился на 353 десятины за счет недовыполнения скрытых объектов.
Реакция Щегловского ЦК РКП(б) на сложившуюся ситуацию была однозначной: “Усилить работу по взиманию налога, командировать в наиболее слабые места по 3 ответработника, применять репрессивные меры”[ref]Там же, д. 351, л. 30.[/ref]. Как видим, репрессивная политика на местах по сбору налога вводилась задолго до 1927 г.[ref]Там же, ф. 8, oп. 1, д. 242, л. 1 -3.[/ref] Последующие годы мало что изменили в поведении крестьян.
Бороться только силами партийных и советских работников с укрытием объектов обложения стало невозможно. И тогда партия к обмерочным комиссиям привлекла бедноту, которая сначала вела себя настороженно: многие зависели от зажиточных (батрачили, брали в долг, находились в родственных связях и т. д.) Когда советская власть оказала им материальную поддержку в размере 18 тыс. руб. — стали ей помогать. Учет объектов обложения с помощью бедноты в 1926 г. дал положительные результаты: запашка у зажиточных крестьян сразу возрастала на 6-8 десятин, в целом, по сравнению с 1925 г. это давало увеличение посевной площади на 72% , где беднота не участвовала — лишь на 20% . В 1927 г. беднота активно помогала коммунистам в хлебозаготовках. Таким образом, надежды, возлагаемые на сельхозналог, не оправдались, в итоге он не пошел совсем, что привело к “чрезвычайным мерам”.
Важной мерой нэпа, призванной укрепить социалистический сектор в деревне, являлась кооперация. Её организации уделялось большое внимание. Запретить частную торговлю в годы нэпа было нельзя, а кооперация была верным способом ее ограничения и ликвидации. В 1924 г. частник был силен: оптовой торговлей он владел на 1/3, оптово-розничной более чем наполовину, розничной — на 90%, а базарная торговля почти вся находилась в его руках[ref]Кузбасс, 1924. 4 апр.[/ref]. Поэтому вся агитационно-пропагандистская и организаторская работа партийных и советских органов была направлена на создание кооперации. “Ни одна трудовая копейка не должна уйти к частному торговцу” — лозунг тех лет.
Наибольшее распространение в уезде получила потребкооперация, в ней участвовало 60% населения. Она играла важную роль в закупке сельхозпродуктов, ограничении частных скупщиков, повышении закупочных цен, тем самым уменьшении “ножниц”, обеспечивала хлебом рабочих. В результате частных торговых пунктов на Щегловском рынке осталось немного, попытки частника использовать разъездную торговлю по деревням не увенчивались успехом, т. к. деревня снабжалась кооперацией[ref]ГАКО, ф. 47, on. 1, д. 327, л. 14.[/ref]. Другие виды кооперации были развиты слабее. В 1927 г. насчитывалось 8 коммун, 5 машинных, 10 семеноводческих и 10 животноводческих товариществ, 2 сельскохозяйственные и 6 угольных артелей, 6 кредитных обществ, 10 ККОВ (крестьянских комитетов организации взаимопомощи). Во всех формах кооперации преимуществом пользовались беднота и середняки. Например, в 1926 г. Щегловское кредитное общество выдало ссуду беднякам 42% средств, зажиточным — 11%. То же по машинному товариществу: беднякам было продано 40% сельхозмашин, середнякам — 50%, зажиточным -10%[ref]Там же, ф. 8, он. 1, д. 95, л. 58; ф. 47, on. 1, д. 353, л. 32.[/ref]. Положение кооперации было тяжелым. Она сдерживалась многими факторами: слабой материально-технической базой, отсутствием средств, кадров, неправильной организацией, влиянием кулаков, которые, входя в составы правлений, направляли работу в своих интересах.
Таким образом, к моменту свертывания нэпа кооперация в Щегловском уезде делала первые шаги. В целом увеличения сельскохозяйственного производства путем предоставления крестьянину свободы распоряжаться излишками своих продуктов по своему усмотрению не получилось. Крестьянство по-прежнему не было довольно своим положением.
