К содержанию книги «История Кузбасса» под общей редакцией А.П. Окладникова.
Суровая действительность быстро просвещала массы, раскрывала им глаза на смысл происходивших событий. Еще не залечив ран после боев с мятежниками, рабочие и крестьяне-бедняки Кузбасса начали борьбу с ненавистным белогвардейским режимом. В авангарде борьбы встали рабочие крупных промышленных районов Кузбасса.
Решительно протестовали против произвола горняки. На копях прокатилась волна забастовок. 16 июня горняки Кемеровского рудника потребовали немедленного освобождения арестованных товарищей и начали сбор средств в помощь семьям заключенных. 18 июня делегатское собрание на Анжерских копях протестовало против ареста членов профсоюза за политические убеждения.
17 июня забастовали копи Кольчугина. 22 июня начались волнения среди рабочих Петуховского лесничества. Кузнецкий уездный комиссар и заведующий Абашевскими копями 29 июня с тревогой доносили начальству о том, что на копях создавалось «критическое положение» и возможны «волнения рабочих».
Первым крупным выступлением рабочих Кузбасса против белогвардейщины является политическая забастовка шахтеров старейших копей Кузбасса — Анжерки и Судженки.
В 1917 году эти копи выдали почти 70 процентов всего добытого в Кузбассе угля. Число горнорабочих на копях в это время превышало 8 тысяч.
В первое время после контрреволюционного переворота эсеры и меньшевики опасались применять массовые репрессии против рабочих. Комиссар Сибирского правительства на Судженских копях Дзепо 5 июня докладывал: «Аресты не произвожу, вообще необходимо выдержать спокойствие».
Одновременно в район копей стягивались воинские части. И уже с 7 июня на копях начались ночные аресты. Большое недовольство вызывала деятельность эсеро-меньшевистской «охранки», которая содержалась за счет рабочих. Шахтеры называли Сибирское правительство буржуазным, осуждали планы создания автономной Сибири. Тщетно пытался эсеровский комиссар оправдать политику своего правительства. Очевидец описывает одно из рабочих собраний того времени: «Настроение собрания было бурное. Речь комиссара Дзепа прерывали криками. Кричали: «Зачем ты арестовываешь людей, в школе пулемет поставил, завел белую гвардию?» Казалось мне, что если бы кто-нибудь помянул про Сибирское временное правительство, то живым бы не ушел отсюда».
29 июня на шахтах было объявлено о запрещении митингов и собраний рабочих. Администрация отказалась выплачивать пенсии семьям красногвардейцев, ушедших в марте на борьбу с бандами атамана Семенова. Без суда и следствия в тюрьмах продолжали держать арестованных шахтеров. Их семьи насильственно выселялись из квартир. За рабочими установилась усиленная слежка. 5 июля на рудник прибыл белогвардейский отряд из Томска, который арестовал председателя профсоюза горняков Челпанова. Тогда 200 рабочих подписались под требованием оовободить его и выделили трех поручителей. Но Томский губернский комисариат отдал приказ арестовать и поручителей.
Произвол и насилия эсеро-меньшевистских правителей открывали глаза тем, кто еще не разобрался в существе происходящий перемен. Эсеровский комиссар на Судженских копях Шульга доносил в эти дни в Томск, что «настроение части рабочих стало вызывающим, дело доходило до того, что с минуты на минуту ждали нападения на охрану и комиссариат».
7 июля помощник заведующего квартирным отделом Кожаной на базаре в Судженке, придравшись к рабочему Стукалову, выстрелил в толпу рабочих. Это переполнило чашу терпения. Рабочие погнались за Кожановым, но он укрылся в здании милиции. У милиции собрались десятки возмущенных горняков. Чтобы помешать администрации вызвать карателей из других районов они заняли телефонный пункт и конный двор. От комиссара копей потребовали выдачи Кожанова и разоружения охранников. К концу дня была создана комиссия для разбора дела. «При выборах комиссии, — показывал позднее Шульга, — я заметил, что перед выставлением кандидатов обычно спрашивали отдельных лиц: «Ты большевик?» И если следовал ответ положительный, то такое лицо намечалось кандидатом, фамилия его ставилась на голосование». 8 июля комиссия хотела созвать рабочих на митинг, чтобы доложить о результатах разбора дела. Шульга запретил митинг и затребовал на помощь отряд с Анжерских копей. Это вызвало еще большее озлобление рабочих. Митинг вопреки распоряжению Шульги был созван. Рабочие потребовали освобождения своих товарищей, находившихся в Томской тюрьме. Но тут подоспели белогвардейцы из Анжерки. Командир отряда потребовал от рабочих разойтись. Горняки запели: «Вы жертвою пали в борьбе роковой…» и двинулись по улицам рудника с красным знаменем, на котором было цаписано: «Вся власть — советам!»
Ночью на Судженские копи прибыл отряд вооруженных бело-чехов со станции Тайга. Утром 9 июля начались новые аресты рабочих. Каратели схватили А. Иванова, А. Фролова, П. Чинякова, И. Зубовского, В. Стукалова и других рабочих. Рабочий клуб был закрыт. Днем состоялось собрание правления объединенного профсоюза, на котором Шульга доложил о событиях 7 и 8 июля. Эсер попытался взвалить всю вину на рабочих. Но когда председатель объединенного союза Дегтев стал настаивать на выходе горняков на работу, те заявили: «Как будем работать, когда наши товарищи арестованы и аресты еще продолжаются?» Шахтеры потребовали созвать митинг. Официально это требование объяснялось необходимостью обсудить вопрос о причинах, прекращения работ. Однако участники митинга снова потребовали освобождения арестованных товарищей. Председатель митинга Баулин предложил начать забастовку, а в случае, если требование об освобождении арестованных рабочих не будет удовлетворено 12 июня — снять камеронщиков и кочегаров и затопить шахты. Рабочие поддержали это предложение, отвергнув резолюцию эсера Маньковского о прекращении забастовки и обращении с ходатайством об освобождении арестованных в объединенный союз. Не помогла и попытка объединенного союза расколоть ряды шахтеров после митинга.
Забастовка началась. Судженских шахтеров поддержали на Анжерских копях. 10 июля горняки шахты № 6 отказались выйти на работу и призвали рабочих других шахт последовать их примеру. После митинга группа горняков во главе с Курочкиным, Анисимовым и Потаниным сняла охрану на электростанции. Над рудником раздались тревожные гудки.
Собрался многолюдный митинг. Эсер Литвинов пытался доказывать, что забастовка недопустима, так как она может остановить работу железной дороги. Но горняки стащили эсера с трибуны и выгнали с митинга. По предложению большевиков анжерские шахтеры поддержали требование своих судженских товарищей об освобождении арестованных.
После митинга около 500 рабочих с красными флагами, с лозунгами «Да здравствует Советская власть!» направились на Сунженские копи.
Вечером 10 июля состоялся объединенный митинг шахтеров Судженки и Анжерки. На митинге была принята резолюция о направлении делегаций на Кемеровский и Кольчугинский рудники с просьбой о поддержке забастовки. Решили также послать делегацию в Томский комиссариат с требованием освобождения арестованных.
Министр внутренних дел Сибирского правительства Крутовский в телеграмме комиссару Судженских копей приказал принять «экстренные меры… серьезного и решительного характера, опираясь на посланный в Ваше распоряжение отряд, не останавливаясь перед взятием опасных элементов из среды забастовщиков».
На копях вводилось военное положение. Сюда стягивались новые воинские части. Вечером 10 июля в Судженке снова появился отряд белочехов. Каратели полукольцом охватили участников митинга и открыли стрельбу по безоружным людям. Многие были ранены. Рабочий Анжерских копей Мухаметвалиев был доставлен в больницу, где, не приходя в сознание, умер. Раненым доставили в больницу артельщика шахты № 11 Судженских копей А. Майтакова. Позднее на допросе он показывал, что командир белочехов бросил в рабочих бомбу.
Михаил Иванович Сычев (Франц Суховерхов)
Эсеро-меньшевистские правители потопили в крови забастовку шахтеров. Несмотря на это, забастовка шахтеров Анжерки и Судженки оказала большое влияния на дальнейшее развитие борьбы за восстановление Советской власти. Это было первое крупное выступление рабочих Кузбасса против режима «демократической» контрреволюции. В этом столкновении эсеро-меньшевистские правители показали свое подлинное лицо прислужников буржуазии.
В июле в Томске проходил второй съезд горнорабочих Западной Сибири. Съезд выразил протест против расстрела участников митинга судженских и анжерских шахтеров и потребовал от Bpeменного сибирского правительства освобождения политических заключенных.
На борьбу за восстановление Советской власти вслед за анжеро-судженекими шахтерами поднялись рабочие и крестьяне других районов Кузбасса. Вдохновителями и организаторами этого народного движения были большевики.
В период белочешского мятежа партийные организации Кузбасса понесли большие потери. Многие организации в полном составе ушли на фронт. Сотни коммунистов погибли в бою, сотни попали в застенки карателей. Были арестованы руководители Мариинской большевистской организации М. Л. Зиссерман, А. Кирьяненко, А. Сорокин, М. Желтухин и другие. В лапы врагов попад председатель Кузнецкого уездного Совета Андрей Гаврилович Петуxoв-Петраков. Из кузнецкой тюрьмы его переправили в томскую, а оттуда — в Забайкалье, где он был убит.
Такая же участь постигла председателя Щегловского уездного Совета Степана Рукавишникова. Эсеро-меньшевистские власти арестовали руководителей анжеро-судженских рабочих С. Краснощекова, П. Сащенко, Емельянова, И. Воинова, председателя главного дорожного комитета, слесаря Тайгинского депо Савинова и многих других.
Белый террор нанес тяжелый удар по кадрам партийных, профсоюзных и советских органов. Но оставшиеся на свободе большевики сумели быстро оправиться от удара и, перейдя на недегальнoe положение, с новой силой возобновили революционную работу.
Большую помощь большевистским организациям Сибири в это тяжелое время оказал Центральный Комитет РКП (б). По его заданию для организации большевистского подполья в Сибири была направлена группа активных партийных работников. Среди них был М. И. Сычев — Франц Суховерхов. В период мятежа белоче- хов Сычев находился в Москве и участвовал в работе I съезда ВСНХ. После окончания съезда М. И. Сычев-Суховерхов получил задание ЦК РКП (б) перейти линию фронта и пробраться в Западную Сибирь для организации большевистского подполья.
Другим крупным организатором подпольных организаций в Кузбассе был М. М. Рабинович.
В конце июня 1918 года было созвано первое подпольное партийное собрание Кемеровско-Щегловской организации. На собрании была выделена руководящая тройка в составе коммунистов, рабочих строительства коксохимзавода С. Стукина, Саука и Бабошко. Подпольщикам удалось установить связь с Томским подпольным комитетом большевиков.
На втором совещании в конце июля присутствовало около 20 коммунистов. Среди них Я. Баранов-Пронин, Ф. Степачев, М. Смирнов, В. Журавлев, И. Ковалев, С. Поляков. Избрали С. Стукина делегатом на I подпольную конференцию большевиков Сибири.
В начале августа была восстановлена подпольная большевистская организация на Гурьевском металлургическом заводе. В нее входили рабочий-электрик Е. П. Шевцов, П. Ф. Летягин, М. Е. Караваев, братья Дмитрий и Николай Козловы, рабочий стройцеха П. Д. Гапузин, братья Эдуард и Артур Лагдзины, слесарь П. А. Брюханов.
Крепкая подпольная организация сложилась на Анжеро-Судженском руднике. 4 июня на квартире рабочего И. Харькова собрались коммунисты А. Бияков, П. Лапшин, Ц. Бальс, Г. Мурашев и другие. Инициативной группе поручили взять на учет оставшихся в живых коммунистов, организовать небольшие группы, сохранить оружие, провести сбор денег для помощи арестованным товарищам.
Вскоре в нелегальную работу включились Н. Поляков, Г. Моржин, Я. Абрамов, П. Шашков, Г. Шиков, П. Бушуев, Мокрушин, Н. Подгайных, П. Дымчак, К. Севергин, А. Белодедов, Чика-Чиканов (В. Крылов).
Возродилась подпольная организация среди железнодорожников станции Тайга. В нее входили машинист П. И. Ефременко, токарь П. Н. Потапов, машинист В. А. Перегудов, Житков, А. Ислантьев, С. Суворов, М. Ефременко, Остроухов, Глушков, Панькин, Сиваков, Вышегородцев, Богун и другие.
К концу июля организации РКП (б) действовали уже во всех крупных центрах Сибири.
18 августа в березовой роще близ Томска открылась первая подпольная конференция большевиков Сибири. Из Кузбасса на ней присутствовал делегат Кемеровской организации С. Стукин.
Призвав рабочий класс Сибири бойкотировать Думу и органы местного самоуправления, конференция сосредоточила главной внимание партийных организаций на подготовке общесибирского| восстания.
Выработанный план предусматривал организацию сил рабочего класса во главе с партией коммунистов, организацию широких масс для борьбы с реакцией и, наконец, вооруженную борьбу для прорыва белогвардейского фронта, свержения белогвардейской власти в Сибири н воссоединения с Советской Россией.
Конференция избрала подпольный обком в составе К. Молотова, Ф. Суховерхова, М. Рабиновича, С. Дитмана, И. Дмитриева, К. Ильмера.
Член подпольного обкома И. С. Дмитриев впоследствии вспоминал: «Перед комитетом сразу возникло много важных и сложных проблем: во-первых, необходимо было связаться с ЦК партий и получить от него директивы, во-вторых, известить партийные организации и уцелевших от террора, но потерявших временно связь с партийными организациями большевиков о решениях конференции, в-третьих, нужно было добиться того, чтобы массы узнали о конференции и почувствовали, что партия жива и готовится к боям за власть».
В сентябре подпольный обком утвердил основные формы партийно-боевой работы. Изложенные в листовке, они были распространены по городам и селам. Указывалось, что параллельно с планомерной подготовкой вооруженного восстания рабочих и солдатских масс в сибирском масштабе необходимо всеми мерами дезорганизовать тыл врага, разрушать железнодорожные мосты и линии связи, уничтожать военное снаряжение противника. Подпольный обком высказался за создание партизанских отрядов и диверсионных групп.
Члены подпольного обкома Ф. Суховерхов, М. Рабинович и другие выехали в партийные организации. Коммунистов Кемерова ознакомил с решениями конференции С. Стукин. Белогвардейцы узнали, что Стукин был на конференции и готовились арестовать его. Но этому помешали подпольщики. Они встретили Стукина на станции Топки и предупредили его. Стукин оставил поезд и пешком пробрался в Кемерово.
На Анжеро-Судженский рудник по заданию Томского комитета прибыл член партии с 1905 года Яков Гарант.
Влияние большевиков росло с каждым днем. Даже кадетская газета «Сибирская речь» вынуждена была признать, что «почти во всех сибирских городах среди рабочих преобладает безусловно большевистское направление».
Под руководством большевистских организаций развернулась подготовка к забастовке железнодорожников Кузбасса,
Самой большой железнодорожной станцией Кузбасса была тогда Тайга. В 1917 году здесь было около 8 тысяч жителей. Крупный отряд рабочего класса составляли также железнодорожники станций Топки и Кольчугино.
После белогвардейского переворота руководство главными дорожными комитетами и советами профессиональных союзов, действовавшими легально, захватили эсеры и меньшевики. Они всячески старались заглушить недовольство и возмущение железнодорожников против белогвардейских порядков, но со временем делать это было все труднее и труднее.
7 октября забастовали железнодорожники Красноярска, 10 октября рабочие Тайгинского депо предъявили администрации свои требования: строго соблюдать ранее выработанные условия оплаты и охраны труда, отменить сдельные работы, принять на службу Волкова, Савинова, Карабельника и других, уволенных за политические убеждения, Железнодорожники заявили, что если до 6 часов вечера 12 октября они не получат определенного ответа, то прекратят работу.
Вскоре стало известно, что начальник Томской железной дороги Кругликов отказался удовлетворить требования рабочих и обратился за помощью к военным властям.
Забастовка началась. 13 октября рабочие депо, развив свои требования, изложили их в виде подробного перечня.
Забастовку тайгинских железнодорожников поддержали съезд профессиональных союзов, проходивший в то время в Томске, съезд железнодорожных машинистов и кондукторов. В Тайгу прибыл один из руководителей подпольного обкома партии Франц Суховерхов.
Белогвардейцы встревожились. Томский губернский комиссар Гаттенбергер доносил министру Временного сибирского правительства: «Полагаю, что восстание в Тайге имеет значение скорее сигнала, чем серьезного восстания, надеются увлечь примером надеются на разложение в войсках». Не возлагая особых надежд на Тайгинский гарнизон, который находился под влиянием рабочих, власти направили 12 октября в Тайгу военный отряд.
Командир первого Среднесибирского армейского корпуса генерал-майор Пепеляев объявил Кольчугинскую ветку на осадном положении. Он издал приказ, в котором потребовал от забастовщиков в течение трех часов приступить к работе. Уклонившихся от выполнения этого приказа генерал требовал ставить на работу силой, а тех, кто укрывается и отказывается от работы — предавать военно-полевому суду и расстреливать, причем приговоры приводить в исполнение немедленно. Пепеляев приказал арестовать всех делегатов общесибирского съезда профессиональных союзов. Подавление забастовки было возложено на начальника томского гарнизона полковника Бабикова. Вместе с ним в Тайгу выехали члены военно-полевого суда. Туда же был направлен офицерский отряд в 100 человек.
Однако, несмотря на крутые меры, сломить волю забастовщиков не удалось. Пепеляев признавал, что «несмотря на мое требование стать через 3 часа на работу, рабочие не вышли, на ст. Тайга-2 разбежались машинисты и стрелочники».
Вечером 15 октября Пепеляев направил в Тайгу капитана Латманизова, в распоряжение которого было выделено 80 пехотинцев и кавалерийский эскадрон. Каратели окружили поселок. Рабочим было приказано собраться в депо. К этому времени начальники служб составили списки рабочих, участвовавших в забастовке. Арестовав 15 забастовщиков в качестве заложников, Латманизов заявил, что если железнодорожники не приступят к работе, то 17 октября заложники будут расстреляны. Если и после этого бастующие не выйдут на работу, то снова будут взяты 15 заложников и расстреляны.
11 арестованных «за причастие к организации забастовки» были отправлены в Томок. Среди них был и конторщик службы пути А. Ислентьев, машинисты Захар и Потап Ефременко, помощник машиниста М. Пржбельский, слесарь Габинский и другие.
Каратели вылавливали разбежавшихся машинистов и стрелочников и под угрозой штыков заставляли работать. Комиссар Гаттенбергер в докладе министру внутренних дел откровенно сообщал, что «к отказавшимся вести паровозы с воинскими эшелонами было применено телесное наказание».
Особые опасения у белогвардейцев вызывал Анжеро-Судженский угольный район, расположенный по соседству с Тайгой. На Анжерских копях, принадлежащих дороге, начались волнения среди рабочих. Губернский комиссар с тревогой доносил 14 октября Сибирскому правительству: «…в 12 часов получено известие, что из Анжерских копей на поддержку забастовки выступил отряд в 300 человек, вооруженный винтовками и двумя пулеметами».
В первый же день забастовки железнодорожников в Судженку был направлен помощник губернского комиссара Михайловский и прапорщик Шевелин. Одновременно на копи прибыл из Томска отряд пехоты под командой штабс-капитана Орлова.
Получив широкие полномочия, поручик Михайловский увеличил за счет администрации копей штат милиции до 118 человек. Он запретил управляющему рудником принимать на службу лиц, уволенных за их прежнюю деятельность в советских организациях. Одновременно началось выселение из квартир семей бывших работников Советской власти.
Забастовка железнодорожников была подавлена. Одной из причин явилось то, что тайгинцы не получили необходимой поддержки в других районах. Главный исполнительный комитет профсоюза железнодорожников, в который пробрались эсеры и меньшевики, не принял необходимых мер к организации одновременного выступления рабочих всей магистрали. Поэтому действия рабочих были разрозненными. Несмотря на неудачу, выступление тайгинских железнодорожников оказало большое влияние на дальнейшее развитие революционного движения. Аресты, пытки и расстрелы не запугали народ. Кузнецкий уездный комиссар докладывал в Томск, что в рабочей среде Кемерова, Кольчугина, Гурьевского завода «…чувствуется тяготение к Советской власти».
Опыт забастовочной борьбы на копях и железной дороге показал, что всякий раз, когда рабочие предъявляют мирные требования, эсеро-меньшевистские правители, разглагольствовавшие о свободе и демократии, обращаются к военной силе. Отсюда рабочие делали вывод о необходимости более решительных действий, о переходе от стачек к вооруженной борьбе.
Вслед за рабочими на борьбу против эсеро-меньшевистской белогвардейщины поднимаются крестьяне Сибири. Во время мятежа белочехов, послужившего сигналом для выступления контрреволюционных сил, Советская власть в Сибири не получила твердой поддержки колебавшегося середняка, составлявшего основную массу крестьянства. Это сделало возможной временную победу контрреволюции летом 1918 года.
Два других крайних полюса крестьянства — беднота и кулаки — не были нейтральны. Крестьянская беднота плечом к плечу с рабочими с оружием в руках защищала Советскую власть. Что касается кулачества, то оно открыто примкнуло к контрреволюции. В то время как красногвардейские отряды истекали кровью в неравных боях с вооруженными до зубов мятежниками, в их тылу — Кузнецке, Паче, Брюханове и других местах вспыхнули кулацкие мятежи. Кулаки свергали Советскую власть, расправлялись с деревенскими активистами, вылавливали и истязали возвращавшихся с фронта красногвардейцев.
Эти позиции разных слоев крестьянства сохранялись и в первое время после установления власти Временного сибирского правительства. Даже меньшевистская газета «Заря» в июле 1918 гота, характеризуя настроение сибирского крестьянства, признавала: «Одни из крестьян наиболее ярко ощутившие на себе диктатуру большевиков в форме контрибуций (кулаки — ред.) с неограниченным доверием относятся к Временному сибирскому правительству, жертвуют деньгами и лошадьми для армии, есть категория, не определившая свое отношение, от которой нередко на сходах слышишь: «Посмотрим, мы народ темный, много разных правительств у нас было, если будет нам легче жить, то поддержим». Третья группа, не так часто встречаемая, но нередко в бедных селах, недоумевает, почему народ не поддержал большевиков: «Ведь они, если брали контрибуцию, то делились с нами, бедняками, и нам жилось лучше».
Первые же шаги Временного сибирского правительства насторожили крестьянские массы. Постановлением от 6 июля все имения возвращались их прежним владельцам со всем инвентарем. Крестьяне-бедняки и маломощные середняки, получившие землю от Советской власти, теряли ее. В деревне снова наступали черные дни.
Нуждаясь в средствах для формирования белогвардейской армии, Временное сибирское правительство до предела завинтило финансовый пресс, принялось выколачивать из крестьян всевозможные налоги и недоимки еще за годы царского режима. В деревнях и селах проводились реквизиции лошадей, хлеба, фуража скота.
В июне-июле по деревням были направлены инструкторы-информаторы, которым поручалось обеспечить поддержку сельскими сходами политики Временного сибирского правительства и набор в белогвардейскую армию. Инструкторы беспардонно обманывали крестьян, налево и направо раздавали от имени правительстве различные обещания. И тем не менее во многих селах, отказывались поддерживать новые порядки.
После собрания граждан села Морозово Щегловского уезда 16 июня информатор в своем отчете писал, что «крестьянская беднота и фронтовики деревни к Временному сибирскому правительству относятся отрицательно и, агитируя против него, подрывают авторитет Учредительного собрания. Что касается местного самоуправления, то они утверждают, что в волостное земство пройдут кулаки и даже урядники… К призыву в добровольческую армию относятся крайне враждебно, негодуя на восстановление чинов и званий, кроме того, задают один и тот же вопрос — зачем нужна армия. Получивши ответ — на борьбу с большевиками — говорят «Большевики — это Советы солдатских и крестьянских депутатов т. е. сам народ, такой же как и мы, зачем же нам бить друг друга. На вмешательство чехословаков и мобилизацию офицеров смотрят крайне подозрительно, предполагая, что это русская и иностранная буржуазия вооружается против народа. Вообще недоумевают, почему Временное сибирское правительство, желая народовластия, уничтожает Совдепы и кредепы».
В августе 1918 года из 10 волостей Томского уезда только в пяти высказались за поддержку Временного сибирского правительства, остальные отнеслись к правительству выжидательно и неопределенно.
30 июня Усть-Катское народное собрание приняло решений выразить доверие Временному сибирскому правительству при условии, если в него не войдут капиталисты и все должности будут выборными. Обсудив вопрос об аресте членов бывшего Кузнецкого уездного исполкома, собрание заявило уездной земской управе, что «считает недопустимым аресты красногвардейцев и членов бывшей Советской власти, выбранных сельскими волостными собраниями» и потребовало освободить под поручительство общества арестованных односельчан.
Особое недовольство крестьян вызвала насильственная мобилизация в бедогвардейскую армию. Поначалу белогвардейские министры объявили о наборе добровольцев. Но крестьянская масса ответила на этот призыв молчанием. Белогвардейская газета «Сибирская жизнь», издававшаяся в Томске, в августе 1918 года с горечью признавала, что постановление Временного сибирского правительства о создании добровольческой армии не нашло положительного отклика среди крестьян и что значительная часть их выжидает, а беднота «плачет и вздыхает» о Советской власти.
После провала набора добровольцев эсеро-белогвардейские правители в начале августа объявили насильственную мобилизацию.
Но и на этот раз крестьяне решительно отказывались отдавать своих сыновей в белую армию. В ряде сел Кузбасса крестьяне не являлись на призывные пункты. Кузнецкий уездный комиссар теграфировал в Томск: «Призывном пункте Кузнецке призыв начался. Волостях Прокопьевской, Кузнецкой некоторые села задерживали составление списков, новобранцев. Кузнецкую волость выезжал с отрядом сам, недоразумение ликвидировано. Прокопьевскую высылается отряд милиции и дружины. Выезжаем призывные пункты Кольчугине, Щеглово».
Крестьяне-переселенцы села Ново-Рождественского Кузнецкого уезда вынесли решение, в котором просили не посылать их на фронт против своих братьев. На усмирение «бунта новоселов» прибыл белогвардейский отряд. Многие крестьяне были публично выпороты. После этого газеты недвусмысленно угрожали крестьянам, что в следующий раз дело поркой не ограничится.
В связи с мобилизацией новобранцев возникли волнения в Судженской, Варюхинской, Арлюкской и Арсентьевской волостях.
Ярким показателем отношения крестьян к эсеро-меньшевисткому правительству является массовое дезертирство из белогвардейских войск. В донесении томскому губернскому комиссару от 7 октября из Кузнецка сообщалось: «новобранцы массами дезертируют обратно в деревню, а родственники, очевидно, охотно их принимают… Для возвращения бежавших и водворения их на место службы приняты все меры. Вся уездная, районная и сельская милиция поднята на ноги, а также привлечены для этой цели и воинские части, которые, по получении уведомления о большом скоплении возвратившихся новобранцев в каком-либо из населенных пунктов, выезжают туда и, забрав их, препровождают под конвоем по назначению».
В ответ на массовое дезертирство, белогвардейские власти стали наводнять деревни карательными отрядами. Началась новая волна расправ над мирным населением.
Все это еще больше обострило обстановку в сибирской деревне. В то же время самоотверженная борьба рабочих и крестьян Советской России против внутренней и внешней контрреволюции, наступление Красной Армии на Восточном фронте создали осенью 1918 года условия для перерастания недовольства сибирских крестьян эсеро-белогвардейской властью в открытую вооруженную борьбу против буржуазной диктатуры, прикрытой фиговым листком эсеро-меньшевистской демократии. Учитывая растущее недовольство, большевики объединяли разрозненные усилия крестьян, направляли их в единое русло борьбы за восстановление власти Советов.
Одним из первых крупных выступлений крестьян Сибири с оружием в руках против эсеро-белогвардейского режима было восстание крестьян в селе Чумае и его округе.
В конце сентября в село Усть-Серта вернулись освобожденные из тюрьмы члены уездного и губернского Советов А. В. Григорьев, В. Т. Стародубов, И. С. Лаврентьев, Л. П. Популо. Сразу же они начали сплачивать фронтовиков и большевистски настроенных крестьян соседних сел. Для установления более широких связей Стародубов выехал в Анжеро-Судженский район. Удалось найти связь с рабочими Тайгинского депо и солдатами Томска. В селе Чумай был организован подпольный комитет, в который вошли крестьяне А. Е. Человечков, М. А. Штарев, М. Д. Попиралов, А. Н. Булгаков. В селе Марьевке организаторами подпольной ячейки выступили Т. Якунин, Я. Матвеев, Н. Ковальногов, Е. Сергеев Г. Кириллов.
В Третьякове вел подпольную работу П. Д. Бальчунас, в Усть-Колбе — Т. X. Деев, в Тамбаре — Худяков и Рубков.
11 августа подпольщики созвали сходку крестьян, которые высказались за восстановление Советской власти. Было решено послать делегатов в соседние села Кайлу, Н. Почитанку, Яя-Борики для выработки совместных действий против белогвардейцев. Началось формирование боевых отрядов для защиты крестьян от карателей.
Деятельное участие в подготовке восстания принимала Мариинская подпольная большевистская организация. Легальным Центром ее деятельности стала контора общества потребителей. На складе этого кооператива прятались боевые патроны, подготовленные к отправке в деревни. Здесь хранились бланки паспортов и других документов, которыми снабжались подпольщики.
Непосредственным поводом для выступления послужило взыскание лесных сборов. При Советской власти крестьяне получили право заготавливать лес для починки пришедших в ветхость домов и построек на бывших казенных и кабинетских участках. Но появившийся после белогвардейского переворота в селе Чумай лесничий Солодовников стал нещадно штрафовать крестьян за якобы самовольные порубки: Больше того, он начал штрафовать за каждый поставленный ранее столб, забор или баню. Когда же крестьяне возмутились, Солодовников вызвал нз Томска карательный отряд. С селян стали взыскивать штрафы в трех-, пятикратном размере. При этом не щадили никого — ни вдов, мужья которых погибли на фронте, ни инвалидов, потерявших здоровье на войне, ни сирот.
Распоясавшиеся каратели начали взыскивать с крестьян недоимки за 1914—1917 годы, вылавливать скрывавшуюся от мобилизации в белую армию молодежь. Крестьяне заволновались.
В районе лесничества появился новый отряд карателей под командованием капитана Дмитриева. Но штрафы и порка крестьян вызвали в деревнях еще большее недовольство.
16 октября Дмитриев обратился в Томск с просьбой выслать дополнительный отряд в 100 человек с пулеметом. Дело шло к кровавой расправе над чумайцами. Эта весть быстро распространилась по уезду. Об этом узнали в волостях соседнего Томского уезда.
Доведенные до отчаяния издевательствами белогвардейцев, крестьяне Чумая взялись за топоры, вилы, дробовые ружья.
Разгромив карательный отряд, они захватили несколько десятков винтовок и наганов. Повстанцы избрали боевой штаб, в который вошли Л. Пацуло, И. Лаврентьев, В. Стародубов, А. Григорьев, В. Кузнецов, П. Матренин, А. Человечков, М. Штарев и другие. Штаб выпустил обращение к бывшим фронтовикам с призывом примкнуть к восстанию. Этот призыв был услышан и поддержан в селах Мариинского и Томского уездов.
В селе Тисуль повстанцы под руководством П. И. Трухницкого заняли помещения волостной управы, милиции и телеграфа.
Вскоре восстание охватило более тридцати сел, в которых проживало до 70 тысяч человек.
После первой победы в Чумае боевой штаб начал подготовку наступления на Мариинск, для освобождения заключенных в тюрьму, намечалось взорвать железнодорожный мост через Кию, разрушить полотно железной дороги от Мариинска до Тяжина, чтобы сорвать переброску воинских частей.
Восстание встревожило белогвардейские власти. 21 октября на помощь карателям Мариинского уезда из Томска прибыл отряд прапорщика Канцера. Уже на следующий день повстанцы разгромили карателей. Остатки отряда Канцера отступили к Мариинску.
Восставшие собрали оружие, порох и свинец. Была создана мастерская для изготовления патронов. Все мужское население, способное владеть оружием, было разбито на группы-взводы. В селе Усть-Серта, например, было создано восемь таких взводов, в которых состояло около 250 человек. Конные и пешие дозоры несли постоянную охрану района восстания. Крестьяне сделали попытку установить связь с шахтерами Анжерки и Судженки, а также рабочими Томска и Кемерова. В районе Томска распространялась листовка, в которой говорилось: «Невдалеке от Мариинска несколько волостей крестьян дружно грудью встали на защиту прав народа. Число восставших волостей быстро увеличивается. Но враг силен и без поддержки несколько тысяч человек обречены на гибель. А ведь крестьяне и рабочие это есть одно тело и одна душа великой трудовой армии, связанные общими интересами, и обязаны защищать общими силами эти интересы. Помните, мы зависим друг от друга. Помните, что враг силен, в одиночку, нам его не одолеть. Но когда вы — рабочие и мы — крестьяне объединимся, мы будем представлять могучую силу, с которой врагу рабочих и крестьян будет труднее бороться».
Связные повстанцев добрались до Анжерских копей. Но за неделю до начала Чумайского восстания на Судженских и Анжерских копях было введено военное положение. На рудник прибыли крупные воинские отряды. В этих условиях выступить в поддержку чумайцев практически не было возможности.
Два делегата повстанцев приехали в Томск. У председателя областного бюро горнорабочих они потребовали, оружия и политических руководителей. Член Сибирского подпольного комитета РКП (б) И. С. Дмитриев рассказывает, что на вопрос «неужели у вас никто не был на войне?» — чумайские повстанцы ответили, что им нужен руководитель, который вел бы массы, зажигал их, идейно возглавлял это движение, а не только, чтобы он умел стрелять. Стрелять-то мы и сами можем. Нам нужно руководителей партийных».
Томская подпольная организация к тому времени тоже понесла большой урон — погиб Франц Суховерхов, был разогнан губернский съезд профсоюзов. Большой помощи она оказать не могла, но все-таки в район восстания послали одного из военных организаторов и немного оружия.
Эсеро-белогвардейское правительство бросило на подавление восстания крупные силы из Ачинска, Томска и Ново-Николаевска. Общее руководство обороной Мариинска и подавление восстания было возложено на помощника губернского комиссара Михайловского.
22 октября Мариинск и уезд были объявлены на осадном положении. Вводились военно-полевые суды, которые по усмотрению начальника отряда выносили смертные приговоры «каждому лицу за всякое преступление». В городе началась новая волна арестов. И все же телеграфное донесение Михайловского 22 октября о подготовке к вывозу ценностей казначейства показывает, что белогвардейцы были далеко не уверены в том, что им удастся удержать Мариинск. Большую тревогу у них вызвала неблагонадежность местного гарнизона.
23 октября около д. Дмитриевка произошел ожесточенный бой между повстанцами и сводным отрядом белогвардейцев. Перед лицом намного превосходящих сил противника часть повстанцев разошлась по домам, а часть решила уйти партизанить в тайгу.
В деревнях и селах засвистели нагайки карателей. По указке кулаков в Усть-Серте, Чумае, Тисуле, Чебуле были схвачены и убиты десятки активных участников восстания. Людей вешали на телеграфных столбах, жгли на раскаленных железных плитах. Сотни крестьян были высечены плетьми и шомполами.
Чумайское восстание потерпело поражение потому, что повстанцы были слабо связаны с шахтерами Анжерки и Судженки, железнодорожниками Тайги. Восстание началось через неделю после подавления забастовки железнодорожников станции Тайги, когда этот район был наводнен крупными воинскими силами белогвардейцев. Повстанцы почти не имели оружия. Созданные в деревнях отряды хотя и поддерживали между собой связь, однако действовали нерешительно и разрозненно, главным образом вблизи своих сел. Естественно, они не могли противостоять действовавшим по единому плану крупным воинским отрядам.
Однако, несмотря на поражение, Чумайское восстание сыграло большую роль. Это было одно из первых вооруженных выступлений крестьян. Обстановка была настолько накаленной, что оказалось достаточно одной искры, чтобы пожар охватил многие волости Мариинского уезда. Знаменательным в этом восстании было и то, что вслед за беднотой в борьбу против белогвардейцев за восстановление Советской власти пошел середняк. Восстание показало, что эсеро-белогвардейские правители окончательно потеряли почву среди крестьянских масс, вскрыло пропасть между эсерами и середняками и похоронило демагогическую версию эсеров в том, что они выражают интересы крестьянства.
Известия об истязаниях отцов и жен, сестер и братьев вызвали возмущение дислоцированных в Томске солдат-новобранцев Мариинского полка. Солдаты установили связь с рабочими земского городка, лагерем военнопленных и охраной тюрьмы, в которой томились активисты Советской власти.
В ночь на 1 ноября солдаты заняли казармы, в которых располагался Томский гарнизон захватили оружие, затем, перерезав провода и обезоружив караул штаба 5-го Томского полка, двинулись на станцию Томск-II. Другая часть восставших солдат обезоружила охрану тюрьмы и освободила 283 заключенных. Но восстание солдат было подавлено. После этого только в 5-м Томском полку было арестовано 120 солдат.
Значительная часть повстанцев Чумая и его окрестностей с оружием скрылась в тайге и продолжала борьбу против белогвардейцев. К ним присоединились односельчане, бежавшие из белой армии. Именно эти повстанцы стали позднее ядром партизанских отрядов, которые возглавили участник восстания В. Кузнецов (Железный) и В. П. Шевелев.
В ноябре вспыхнуло восстание в Марьевке и соседних селах. Возмущенные произволом карателей крестьяне создавали боевые отряды самообороны. Командиром отряда в Марьевке, куда записалось 17 человек из скрывавшихся от мобилизации в белую армию, был избран И. С. Федоров. Крестьяне внесли около пяти тысяч рублей на закупку оружия. Была установлена связь с жителями соседних сел — Данкойки, Кайлы, Яя-Борики, Н.-Почитанки.
Пламя крестьянской войны, вспыхнувшее в Чумае, не гасло. Оно не давало белогвардейцам покоя ни днем, ни ночью.
