К содержанию книги «История Кузбасса» под общей редакцией А.П. Окладникова.
Русские крестьяне Кузнецкого округа, получившие по указу 8 марта 1861 года права «свободных сельских обывателей», и крестьяне Мариинского округа, поселившиеся в нем до 1861 года, были старожилами по отношению к новоселам, прибывшим сюда позднее. Старожилы и новоселы — это не классовые группы; внутри каждой из них были и кулаки, и бедняки. И тем не менее, каждая имела особенности, сложившиеся в условиях царского режима с характерным для него неравенством отдельных групп населения перед законом.
Старожилы были потомками крестьян, казаков и служилых людей, переселившихся в Сибирь самовольно или переселенных царским правительством. Они расселялись по рекам, которые служили главными путями сообщения, и вдоль трактов: по Большому Московскому, пересекавшему север Кузбасса, по тракту, соединявшему Кузнецк с Томском и проходившему вдоль плодородного, черноземного левобережья Томи, и по тракту от Кузнецка на Барнаул. Именно здесь возникло большинство старожильческих сел и деревень. Русские крестьяне — земледельцы не углублялись в горно-таежную область юга Кузбасса и осваивали по преимуществу черноземные лесостепи к северу от Кузнецка, На протяжении двух с половиной столетий русские поселенцы смешивались с аборегенным населением — шорцами и телеутами. Однако правовое положение потомков было различным. Дети русских отцов и матерей телеуток или шорок считались русскими крестьянами и несли обычные повинности горнозаводских крестьян. Дети русских женщин, выданных замуж в шорские и телеутские улусы, считались ясашными инородцами, платили ясак, но зато не выполняли обязательных работ для заводов кабинета.
В результате распространения смешанных браков к середине XIX столетия частично изменился физический тип старожильческого населения Кузбасса, которое стало отличаться по местному выражению «калмыковатостью»: имело черные волосы, смуглую кожу, монгольский разрез глаз.
Шорцы и телеуты перенимали у русских крестьян приемы земледелия и скотоводства, переходили от абыла к сохе и плугу, от кочевого скотоводства к оседлости, от содержания скота круглый год на подножном корму к заготовке сена на зиму. Они переселялись из юрт в рубленые избы с глинобитными печами и деревянным полом. Одновременно русские старожилы восприняли много полезных навыков от шорцев и телеутов: привыкли есть кандык и колбу, обильную витаминами, стали носить местную меховую обувь, употреблять лыжи, подбитые камысом, переняли некоторые приемы охоты на зверя.
По примеру телеутов русские старожилы стали разводить большие табуны лошадей, но содержали их по-своему: заготавливали им на зиму сено, подкармливали овсом. Так постепенно была выведена новая, приспособленная к тяжелой длительной работе порода лошадей. Кузнецкие лошади прославились на всю Сибирь своей силой и выносливостью, их охотно покупали для приисков, для перевозки грузов по Московскому тракту. Заслугой русских старожилов Кузнецкого округа является распространение в нем земледелия и усовершенствование приемов скотоводства. Но хозяйственные приемы русских старожилов, складывавшиеся веками, отличались рутиной.
Публицист-демократ В. В. Берви-Флеровский писал в 1866 году о противоречии между богатой природой и нищенским существованием населения Кузнецкого округа: «Первое, что меня поражает, — это обилие природных источников богатства; почва плодоносная, покрытая богатой растительностью, душистые луга, доставляющие самый изобильный корм для скота; посевы дают прекрасные урожаи… В такой-то обстановке живет несчастное и бедствующее население. Жилище крестьянина, в огромном большинстве, весьма посредственное, и убогая изба без крыши весьма частое явление… весь скот живет на открытом воздухе, без всякой защиты от морозов и непогоды, кроме забора и самого скудного навеса… Несмотря на незначительное количество скота, у крестьян часто для него недостает сена, корм соломою в большом употреблении и нередко скот по недостатку кормов или гибнет от голоду или продается за бесценок»[ref]Н. Флеровcкий (В. Берви). Положение рабочего класса в России. М.—Л., 1938, стр. 41—42.[/ref].
Развитие хозяйства кузнецких старожилов задерживалось феодадьными пережитками, сохранившимися после реформы 1861 года. Еще более низким был жизненный уровень шорцев. По «Уставу об инородцах» 1822 года они причислялись к «кочевым инородцам». Занимаемая шорцами территория считалась находящейся в их владении, а пользоваться ею предоставлялось право им, как и другим «кочевым инородцам», на началах их обычного права. Шорцы издавна владели охотничьими угодьями на родовых началах. Члены каждого рода охотились в определенном месте — долине реки или на какой-то горе, не допуская сюда членов чужого рода. Охотились артелями, состоявшими из родственников, и всю добычу обычно делили. Во главе артели стоял опытный старый охотник, который указывал, где, кому и как промышлять зверя. Эти исконные обычаи пользования охотничьими угодьями и способы охоты с проникновением капиталистических отношений в Шорию, начали отходить в прошлое. На смену родовой общине пришла большая семья — толь, или территориальная община. Жители одного места, независимо от принадлежности их к тому или иному роду, промышляли на общей территории. Но и там, где охотничьи угодья формально оставались во владении всего рода, в действительности распоряжался ими волостной старшина — паштык. Местные жители все больше закабалялись паштыками, русскими и шорскими скупщиками пушнины и кедрового ореха.
На кабальных условиях, под высокие проценты скупщики давали охотникам в долг продовольствие, боеприпасы, ружья, лошадей, постепенно ставя в зависимость от себя шорские аилы. Наряду с такими исконными промыслами, как охота и сбор кедрового ореха, среди шорцев, особенно в северных волостях, под влиянием русских крестьян все больше распространялись пашенное земледелие и скотоводство со стойловым содержанием скота зимой. Среди шорцев появились свои кулаки, которые, захватив богатые земельные угодья, пользовались теми же приемами, что их русские собратья: устраивали помочи (момыш), заставляли работать должников, нанимали батраков.
Сказочные земельные просторы Сибири, подобно магниту, влекли переселенцев из Европейской России. Основными районами выхода переселенцев были Украина и центральные черноземные губернии, где не хватало земель и наиболее цепко держались крепостнические пережитки.
Царское правительство в 60—80-х годах стремилось приостановить переселение, представлявшее по сути бегство крестьян от помещиков Европейской Роосии. Изданное 30 июля 1865 года разрешение крестьянам внутренних губерний переселяться в Алтайский горный округ было вызвано личными интересами царской фамилии, стремившейся заполучить на свои земли побольше крестьян-плательщиков оброка. Но одновременно правительство, по настоянию помещиков, издавало правила и положения, фактически запрещавшие переселение крестьян в Сибирь. И все-таки ежегодно с наступлением весны тысячи телег, набитых домашним скарбом и ребятишками, тянулись по пыльным дорогам на большой Сибирский тракт и растекались по азиатским просторам.
Переселение представляло собой форму классовой борьбы крестьянства против помещиков, против пережитков крепостничества, за возможность свободно хозяйничать на вольных землях, за ускоренный путь развития капитализма в сельском хозяйстве, который Ленин условно называл американским.
Только в Мариинский и Кузнецкий округа в 60—80-х годах переселилось примерно 50 тысяч человек, хотя соседство с тайгой, конечно, меньше привлекало переселенцев, чем привольные степи Барнаульского и Бийского округов. По переписи 1897 года, плотность населения Кузнецкого и Мариинского округов составляла два человека на квадратную версту, тогда как плотность населения Барнаульского округа — свыше пяти человек, Змеиногорского — четыре человека, Бийского — три человека на квадратную версту.
Свободной земли в Сибири было много. Но, чтобы легально занять участок, надо было приписаться к какому-нибудь старожильческому обществу или получить участок от управления Алтайского горного округа. По положению 30 июля 1865 года, переселенцы могли поселяться в селениях старожилов только с их согласия, если селяне выносили так называемый приемный приговор. Переселенцы, естественно, стремились обосноваться в старожильческих селах, рассчитывая иметь на первое время приют, заработок, возможность засеять клочок «мягкой пашни». В свою очередь старожилы, нуждаясь в рабочих руках на время полевых работ, разрешали пришлым людям селиться у себя. Но как только заканчивались полевые работы и тем более, когда переселенцы обзаводились скотом, пашней, домом, отношение к ним со стороны верховодивших в селах зажиточных старожилов резко менялось. Переселенцам отказывались дать приемный приговор, начинали выживать их, разрушали их постройки, привлекали суд и полицию к выселению «пришлых». В свою очередь помогали зажиточным старожилам преследовать переселенцев и кабинетские власти.
По мере усиления притока переселенцев старожилы все более повышали плату за приемные приговоры. С 5—10 рублей с души они подняли ее до 50—100 рублей. Многим семьям переселенцев такая сумма была не по карману. Не меньше трудностей встречали переселенцы, решившие основать новые поселки в степи или тайге. Управление Алтайского горного округа на годы затягивало отвод наделов. Переселенцы же, самовольно осевшие на земле, постоянно жили под страхом выселения и разорения.
Многие переселенцы бросали родные места, не отчислившись из сельского общества, к которому были приписаны. Им надо было платить деньги и за отчисление со старого места жительства и за причисление к новому. Если учесть, что новоселы должны были, кроме того, нести обычные крестьянские подати и повинности и тратиться на обзаведение хозяйством, не трудно представить их положение на новом месте. Сложный бюрократический порядок причисления приводил к тому, что переселенец, даже при наличии «средств на оплату увольнительного и приемного приговора, подачу прошений, взятки волостным писарям, вынужден был годами жить на птичьих правах.
