К содержанию книги «История Кузбасса» под общей редакцией А.П. Окладникова.
Кадры кабинетских мастеровых, судя по сохранившимся формулярам, в первой половине XIX века по-прежнему формировались из приписных крестьян и сыновей мастеровых. В 1820—1831 годах на Салаирскйх рудниках 49% работающих было из крестьян, 41% из сыновей мастеровых и 10% из сыновей солдат, мещан и младших служащих; на Гурьевском заводе — 77% из крестьян, 21% из мастеровых; на Гавриловском заводе — 84% из крестьян, 15% из мастеровых.
Число детей в рабочих семьях, как и в XVIII столетии, было невелико и не обеспечивало воспроизводства рабочей силы. Так, на Салаирскмх рудниках среднее число детей в семье составляло 1,1 человека; на Гавриловском заводе — 1,27 и на Гурьевском — 1,3 человека.
Год от года на рудниках росла эксплуатация детского труда. Малолетние рудоразборщики 7—15 лет составляли в 1822 году — 13%, а в 1841 году — 11% общего числа рабочих Салаирских рудников. Первое место по численности на рудниках занимала молодежь, на заводах — работники среднего и пожилого возраста. На Салаирских рудниках молодежь 16—24 лет составляла в 1822 году — 36%; а в 1841 году — 30% мастеровых и была наиболее многочисленной возрастной группой. На Гурьевском заводе в 1831 году первое место занимали 35—44-летние (44%), а в 1841 году — 45—54-летние (25%). Ввиду высокой смертности и инвалидности процент работников старше 55 лет был невелик (на Салаирских рудниках 9%, на Гурьевском заводе 5—7% и на Гавриловском 2—6%).
В последние десятилетия существования крепостного права численность кабинетских мастеровых в Кузнецком округе несколько уменьшилась. Так, в 1842 году их численность 5310, а в 1853 годy лишь 4765. Это объяснялось, во-первых, переброской части мастеровых в Бийский округ, где в то время развертывались работы на Зыряновскбм руднике. И, во-вторых, исключительно тяжелыми условиями труда и быта, приводившими к тому, что смертность в семьях мастеровых превышала рождаемость. Так, в 1838 году на Салаирской руднике родидось 159, а умерло 202 человека.
Служба кабинетских мастеровых представляла для них по-прежнему не экономическую необходимость, а феодальную повинность.
Верховные владельцы Алтайского округа — российские императоры широко использовали государственную рекрутскую повинность в своих интересах. Рекруты, поступавшие на горнозаводскую службу, принимая присягу, клялись «всемогущим богом пред святым его евангелием» служить верою и правдою императору, «отвращать и не допущать» «ущерба его величества интереса, вреда и убытка».
Православная церковь, служители которой состояли на содержании кабинета, освящала своим авторитетом крепостническую эксплуатацию.
Горный устав определял кабинетских мастеровых как особое сословие, обязанное «исправлять горные заводские работы».
В официальных документах термин «крепостные» в отношении кабинетских мастеровых не применялся, но по существу они представляли группу крепостных, которые как и дворовые, не имели обственных средств производства и существовали преимущественно за счет денежного жалованья и хлебного пайка. Получение оплаты кабинетскими мастеровыми не обусловливалось вольным и намом, жалованье кабинетских мастеровых было в несколько раз меньше заработка вольнонаемных рабочих.
В 1834 году министр финансов и управляющий предприятиями кабинета Е. Канкрин выдвинул идею привлечения на кабинетские прииски поселенцев. Главный начальник Алтайских заводов в ответном донесении министру доказывал, что поселенцев нанимать на кабинетские прииски нецелесообразно, поскольку им пришлось бы платить такую же заработную плату, как и на частных приисках, или, по крайней мере, вчетверо больше того, что фактически получали кабинетские мастеровые.
И в самом деле, квалифицированные кабинетские мастеровые получали в то время по 10—12 рублей в год, т. е. зарабатывали за смену не более пяти копеек. Что же касается неквалифицированных рабочих, то их годовая зарплата колебалась в пределах шести — девяти рублей, или 3—4 копеек в смену. Между тем, по официальным данным, в Кузнецке в 1842 году поденная плата плотнику составляла 50—60 копеек, кузнецу — 70—80 копеек, каменщику — 60—70 копеек. Значительно меньше — от четырех до шести рублей в месяц — платили батракам, но и они могли заработать за месяц столько же, сколько платили неквалифицированному заводскому рабочему за целый год.
Принудительный труд широко применялся во всей горной и металлургической промышленности России. Своеобразие порядков сложившихся в Кузбассе, заключалось в том, что при наборе рабочих кадров для частных царских предприятий использовалась государственная воинская повинность.
Полувоенный строй на предприятиях кабинета был закреплен положением о Колывано-Воскресенских заводах 1828 года и горным уставом. Кадры мастеровых пополнялись рекрутами из приписных крестьян и сыновьями «мастеровых и рабочих людей всея нижних чинов». Мастеровые, объединялись в команды, состоявшие под начальством горных офицеров, подчинялись воинскому уставу, за нарушение порядка и неповиновение судились военным судом. По горному уставу младшие служащие и мастеровые кабинетский заводов разделялись на нижние и рабочие чины. Нижние чины приравнивались к унтер-офицерам, а рабочие — к солдатам. К нижним чинам относились уставщики, межевщики, пробирщики, мастера, писари, чертежники, фельдшера и аптекарские ученики. Все они назывались также урядниками. К рабочим чинам, или к «сословию рабочих», относились мастеровые, урочники, подмастерья, писцы.
Положение 1828 года и горный устав не вводили какого-то нового порядка, а просто закрепляли установившийся на кабинетский предприятиях порядок военно-феодальной эксплуатации. Смысл военного строя на предприятиях кабинета сводился к обеспечению беспрепятственного получения императором феодальной ренты с мастеровых и крестьян, приписанных к заводам.
Обязанности кабинетских мастеровых были гораздо тяжелее повинностей крепостных крестьян. Kaк и военнослужащие, они подвергались страшному наказанию шпицрутенами, которого не знали крестьяне помещичьих имений. Солдатская служба продолжалась 25 лет. Служба же мастеровых вплоть до 1849 года вообще не была ограничена сроком: отставку они получали лишь по дряхлости и инвалидности. С 1849 года стали увольнять в отставку мастеровых беспорочно прослуживших 35 лет. При этом сыновьям мастеровых зачитывалась лишь служба, начиная с 18-летнего возраста.
По мнению генерал-адьютанта Анненкова, производившего ревизию в Западной Сибири, положение кабинетских мастеровых было хуже положения солдат и даже каторжан.
Анненков был поражен тем, что отдельные мастеровые ложно оговаривали себя в убийстве кого-либо с тем, чтобы попасть на Нерчинскую каторгу и, отбыв срок, выйти на поселение. «…В течение 1850—1851 гг. 19 мастеровых преданы военному суду за выказание на себя смертоубийств. Из истребованных по сему объяснений от Алтайского горного правления оказалось, что показания сих преступников не оправдываются, и что из них пять уже сознались в выказывании на себя смертоубийства с той целью, чтобы избавиться от заводских работ»[ref]ЦГИАЛ, ф, 468, оп. 320/481, д. 9, лл. 9—10.[/ref].
Каждую весну сотни детей сгонялись на Салаирский рудник. Многие из них жили в казармах и годами не видели родных. Сыновья местных мастеровых жили вместе с родителями. С весны до поздней осени дети в жару и холод, под палящим солнцем и снегом, полыми днями дробили молотками камни. Измученные на работе они спали как убитые. Случалось, матери, жалея сыновей, на руках приносили их спящими на работу. Опоздавших к началу смены и не выполнивших урок нарядчики таскали за волосы, били палками, пороли розгами. Девяностолетний гурьевский старожил М. Ф. Кожевников в 1936 году рассказывал собирателю фольклора А. А. Мисюреву, каК в детстве его и братьев мать водила на работу Гавриловского завода на Салаирсйий рудник:
«Выйдет мать на двор, на звезды посмотрит, Кычиги (созвездие Ориона) закатились — пора будить! Будит, а сама чуть не плачет… Выходим в путь… Мороз трещит, буран — сам знаешь, какие здесь бураны бывают, в поле ни зги… Идем гусем: мать впереди, за ней старший малолет за ее опояску держится, другой, поменьше, за его пояску, а меньшего, случалось, матушка на руках несла. Нарядчик встречает сердитый, сосульки на ем висят, под мышкой — палка.— Опоздали! — вопит. Ухватит, бывало, за вихор и давай таскать кругом себя… Примостимся мы под сугробом каким, а не то около скалы, чтобы снегом не так заметало, и руду на большом камне дробим. Есть захочем — костер из веток еловых разведем тут же (спичек нынешних не было, трутом да огнивом обходились) и начнем хлеб на огне оттаивать… сунуть в огонь — сгорит, близ огня подержать — будет стылый, жесткий, ну молотком его колотили для мягкости. Потом из десен кровь шла, во рту болело»[ref]А. А. Мисюрев. Легенды и были. Изд. 2-е, Новосибирск, 1940, стр. 136-138.[/ref].
Рекрутов и сыновей мастеровых, достигших 18 лет, ставили к ручным воротам и насосам, на откатку и добычу руды.
В сырых и душных подземных выработках, при коптящем свете cальных свечей, забойщики кайлами и клиньями отбивали руду, а откатчики в тачках доставляли ее к шахтному стволу.
Кабинетское начальство щедро расходовало физическую силу подневольных горнорабочих, но избегало затрат на механизацию производства. Основные работы по добыче, откатке, подъему, разбору руды выполнялись вручную.
Изнурительный физический труд преобладал и на металлургических заводах.
Большинству рабочих приходилось выполнять операции, не требовавшие длительной выучки и умственного напряжения, но связанные со значительной тратой физических сил. И лишь немногие поступали на выучку к плавильщикам, перенимали от них накопленный десятилетиями опыт.
Искусство выплавки серебра и железа совершенствовалось опытным путем в течение многих лет и передавалось от одного мастера к другому в результате длительной выучки.
Это было скорее искусство, чем наука. Здесь господствовали установившиеся в заводской практике приемы, смысл которых был зачастую непонятен даже мастерам.
Плавильщики не могли сменить место работы, даже если дальнейшее пребывание в горячем цеху представляло явную опасность для здоровья. В крепостное время начальство посылало сыновей мастеровых и рекрутов на завод, не спрашивая их согласия. И место работы, и профессия определялись не личными склонностями рабочего, не материальной заинтересованностью, а крепостническим принуждением.
Администрация по своему усмотрению назначала рабочих рудокопами, дроворубами, денщиками у горных офицеров, плавильщиками, конюхами и перебрасывала их с места на место помимо их желания.
Большинство мастеровых до самой отставки или смерти оставалось работниками низших разрядов. Меньшая часть после долгих лет беспорочной службы переводились в высшие статьи. В 1817—1821 годах горнорабочие, или бергайеры, делились на девять статей. На Салаирском руднике был 1041 бергайер низших, т. е. седьмой-девятой, статей, в том числе 830 человек (80%) до 35 лет. Среди 50 бергайеров средних (четвертой-шестой) статей было всего четыре человека (8%) до 35 лет. Среди 15 бергайеров высших (первой — третьей), статей не было ни одного до 35 лет, семь человек от 36 до 45 лет, пять человек от 46 до 55 лет и у трех человек возраст в формулярах не указан.
Нередко проштрафившиеся мастеровые понижались в должности: бергайер становился рудокопом или горным работником, плавильщик — горным или доменным работником.
Бергайер С. И. Протопопов в 1837 году за побег был наказан шпицрутенами и переведен в работники третьей статьи. Салаирский кузнец Д. К. Солдатов в 1841 году за побег был наказан шпицрутенами, разжалован из кузнецов в работники третьей статьи и переведен на Павловский завод.
Материальный уровень мастеровых был крайне низким. Своими руками строили они себе избушки с глинобитными печами, с маленькими, затянутыми пузырем оконцами. Кроме лавок и стола, в избе никакой мебели не было. Спали на лавках и на печи, укрываясь старой одеждой. Основу питания составлял казенный провиант, выдаваемая мука была нередко затхлой, слежавшейся в комья. Из нее пекли хлеб и варили мучную похлебку «заваруху». Лишь те, кто имел огород, корову и овец, могли есть овощи, молоко и мясо,
Мужчины носили холщовые рубахи и чембары (штаны), на ногах кожаные чирки. В праздники одевали халаты из дабы или другой бумажной материи. Верхняя одежда — лопоть или латанишка летом состояла из заплатанного армяка, зимой из полушубка. Жены мастеровых шили домотканные или ситцевые платья, обувались в те же чирки, выходя из дому набрасывали на себя мужские халаты, армяки или платки.
Особенно бедно жили приисковые рабочие, редко имевшие подсобное хозяйство. Рапорт главного начальника Алтайских заводов Озерского Кабинету от 22 апреля 1860 года рисует условия быта приисковых рабочих: «Находясь целую смену в сырости и холоде, рабочий по окончании смены отправляется в мокрой обуви, по приходе на квартиру он первым делом принимается за пищу. По окончании небогатой трапезы нередко состоящей, особенно во время постов, из черного хлеба и не совсем хорошего квасу, он спешит как можно скорее воспользоваться отдыхом и от утомления и более от совершенной беспечности часто, не разувшись, засыпает. Обувь в продолжении сна высыхает сколько возможно на нем. Проснувшись, он по обыкновению опять обращается к пище и в урочный час отправляется на работу в той же обуви. Заботливые о себе хотя и разуваются и просушивают обувь и платье, но или по недостатку теплоты в избе, а чаще по тесноте жилища, одежда не всегда может высохнуть, и потому они в сырой обуви отправляются на работу. Между тем испарения от просушки платья и обуви, скопляясь в избе, и без того нередко сырой и тесной, увеличивают сырость в ней».
Заработная плата мастеровых была настолько низка, что не обеспечивала удовлетворения самых ограниченных потребностей.
Поскольку рабочим, особенно семейным, не хватало жалованья даже на покупку хлеба, кабинет с 1828 года ввел бесплатную выдачу муки. Взрослые работники получали по два, а работники-подростки — один-два пуда муки на месяц. С 1849 года кабинет был вынужден ввести бесплатную выдачу муки также женам, дочерям и малолетним сыновьям мастеровых.
Материальное положение мастеров, нарядчиков, унтерштейгеров, унтершихтмейстеров, выходивших из среды тех же мастеровых, было несравненно лучше положения рядовых рабочих, но мало кому удавалось достичь этих должностей. Далеко не многие сыновья мастеровых имели возможность получить даже начальное образование, среднее же техническое и тем более высшее образование было исключительной привилегией сыновей горных офицеров.
Процент грамотных среди мастеровых Салайрских рудников Гавриловекого и Гурьевского заводов в 1820-1831 годах колебался от 1,6 до 5, а в 1841 году от 5 до 8. Меньше всего было грамотных среди крестьян — рекрутов, у которых в 1820—1831 годах процент грамотных колебался от нуля до 1,22, а в 1841 году от 0,1 до 1,4.
Нужда в грамотных работниках, мастерах и техниках заставила Алтайское горное начальство открывать школы на крупнейший заводах и рудниках, Так, в 1850-х годах школы работали при Томском и Гурьевском заводах, на Салаирском руднике, Царево-Николаевском, Царево-Александровском и Егорьевском золотых приисках.
Лучшие выпускники местных школ определялись «к письменным работам» в заводские конторы, становились писцами и чертежниками, а наиболее способные попадали в Барнаульское горное училище, дававшее среднее техническое образование. Выпускники училища работали на кабинетских предприятиях унтершихтмейстерами, унтёрштейгерами, унтергиттенфервальтерами. Если они были сыновьями мастеровых и солдат, то оставались в крепостной зависимости, как и писцы, лекарские ученики, мастера, учителя заводских школ. Лишь после долгих лет службы, и то не всем, удавалось получить первый классный чин шихтмейстера или кабинетского регистратора, приносивший освобождение от крепостной зависимости.
На предприятиях Кузбасса работали талантливые изобретатели, вышедшие из среды мастеровых, — Ф. С. Ваганов, П. М. Залесов, В. Е. Речкунов, П. Г. Ярославцев и другие. Но в крепостных условиях немногое из задуманного ими проводилось в жизнь.
Подневольный труд подавлял инициативу и мысль рабочих.
Поскольку кабинетские мастеровые и материально, и морально были заинтересованы не в работе, а в избавлении от каторжной горнозаводской службы, заставить их работать можно было лишь путем насилия, принуждения.
Нарядчики, мастера, уставщики не расставались с палкой и избивали провинившихся прямо в цехе. Мастеровых наказывали также по распоряжению управляющего или по решению присутствия горной или заводской конторы. Наиболее серьезные проступки мастеровых рассматривались Алтайским горным управлением, Барнаульской и Салаирской военно-судными комиссиями.
Военные суды чаще всего рассматривали дела о побегах мастеровых с работы. Пойманных беглецов приговаривали к наказанию розгами, плетьми, шпицрутенами, к заключению в арестный дом, оттуда заключенные в кандалах, с наполовину обритой головой, как каторжники, под конвоем выводились на работу.
Поскольку кабинету было невыгодно терять подневольных работников, лишь в исключительных случаях обвиняемые отправлялись на каторгу в Нерчинск, а затем на поселение.
Крепостническая опека и принуждение распространялись и на личную жизнь мастеровых.
Без разрешения начальства они не имели права вступать в брак. Работник третьей статьи Салаирского рудника Трофим Мозжерин, как указано в его служебном формуляре, в 1825 году «за непозволительный увоз крестьянской девки Кунгуровой, якобы за себя в замужество, и за неиспрошение от начальства на женитьбу позволения, наказан бадожьем 25 ударов». Рудовоз Прокопий Агеев за женитьбу без разрешения начальства в 1843 году наказан шпицрутенамн, переведен в работники третьей статьи и сослан на Зыряновский рудник.
Начальство считало своим долгом строго следить за проведением мастеровыми свободного времени. Начальник Алтайских заводов Гернгросс в 1852 году предписал горным конторам следить, чтобы мастеровые во время, свободное от заводских работ, занимались своим хозяйством, о тех же, кто «не будучи руководим, употребляет но зло свою свободу, буде меры убеждения не помогают к их исправлению, докладывать приставу или управляющему для принятия мер, более действительных».
Закон не предусматривал для крепостных мастеровых никаких отпусков. Даже свидание с родными зависело от милости начальства. Змеиногорская горная контора 20 августа 1848 года направила рапорт Алтайскому горному правлению, в котором сообщала, что работник Василий Недосекин двадцать лет не виделся с родными, живущими на Салаире, «почему и просит за наем в казенную работy работников уволить на два месяца в Салаирский рудник». Недосекин, как видно из рапорта, нанял вместо себя другого работника, тем не менее Змеиногорская контора затеяла по этому вопросу переписку.
Без разрешения администрации мастеровой не мог в свободное время — «гульную неделю» заняться каким-либо промыслом или временной работой, купить или обменять лошадь.
Инвалид Гавриловского завода Плотников в 1839 году «за беспозволительную покупку лошадей у служителя Гусельникова наказан розгами дачею 25 ударов с подтверждением, чдоб впредь делать того не отваживался».
Но чем тяжелее был крепостной гнет, тем упорнее становилось сопротивление существующим порядкам со стороны рабочих и крестьян. Дети мастеровых с молоком матери впитывали ненависть к крепостному строю и господствующему классу. С завода на завод передавались рассказы о смельчаках, выступавших против горно-заводского начальства. Герои наделялись сверхъестественной силой, приобретали черты сказочных богатырей.
На Салаирском руднике, Гурьевском и Томском заводах сложились многочисленные сказы про беглеца Сороку. Сорока — собирательный образ. Одни сказители утверждали, что он с Салаира. «Его семи лет в работы сюда забрали руду крошить на конской шкуре». Другие говорили, что Сорока работал на Томском заводе, третьи — на Гурьевском. «Был он кузнец, первой статьи кузнец, наш Гурьевский, ковать умел лихо». Сорока выступал против заводского начальства. «Убил одного управляющего… из ружья в окно конторы стрельнул».
Рассказывали, что Сорока захватывал казенные караваны с серебром и помогал заводской бедноте. «Везли раз с Гурьевской завода казенного серебра караван, а Сорока с товарищами караван отбили да себе забрали… Была вдова — Катериной, что ль, ее звали — мужа у ней запороли. Так ей Сорока тайным способом денег дал, она дом построила. И сейчас этот дом стоит, внуки ее живут. И многим другим была помощь». Сорока наделялся сверхъестественными качествами. «За хитрость его Сорокой и прозвали… Как прыгал Сорока! Через двух коней на третьего заскакивал. Простая пуля не брала, он ее через плечо назад бросал». По утверждениям некоторых рассказчиков, Сороку убили, зарядив ружье медной пуговкой.
На масленицу на рудниках и заводах устраивали многолюдный гуляния. Ряженая молодежь разыгрывала сцены, сатирически изображавшие военно-феодальный строй. По улицам расхаживали генералы в соломенных эполетах, сопровождаемые палачами. По распоряжению генерала палачи стегали народ жгутами.
Горной начальство делало все, что было в его силах, для предупреждения открытых выступлений мастеровых против крепостных порядков. На рудниках и заводах были расквартированы военные гарнизоны. Тем не менее уклонение от выполнения заводских повинностей и другие проявления классовой борьбы усиливались.
