Л. Н. Лопатин, М. И. Агибалова, Г. В. Акименко, А. А. Куделин, Н. Т. Леонтьева, Н. Л. Лопатина, Т. М. Михайлова, Н. Г. Паршикова, А. Н. Черныше. Воспоминания кузбассовцев старшего поколения как средство формирования исторического сознания студентов // 55 лет Кемеровской области. Материалы научно-практической конференции. Кемерово: Кузбассвузиздат, 1998. С. 232-238.
Смысл исторического сознания — увидеть историю как возрастание человеческого в человеке (В.С. Соловьев). Это возрастание — сложнейший противоречивый процесс. Он включает в себя не только понимание основных закономерностей исторического процесса, но и умение опереться на опыт прежних поколений. Историческое сознание существует и как историческая память и как эмоциональное, оценочное отношение к прошлому. Надо только помочь студенту понять историю на любом уровне обобщения. Уроки истории — это духовный опыт народа, в котором исторические события откладываются устойчивыми психологическими стереотипами.
Студенты медакадемии с 1993 г. выполняют практическое задание по изучению жизненного уровня, проблем Великой Отечественной войны и др. путем опроса людей почтенного возраста. Кафедра предлагает примерные вопросы (25-30), которые студенты могли бы задать, как правило, своим бабушкам и дедушкам. Изучение истории через судьбы близких людей имеет не только познавательное, но и нравственное значение, несет значительный духовный потенциал, формирует у студентов историзм мышления, помогает осмысливать настоящее через прошлое. Подготавливая реферат, студент фактически проводит исследовательскую работу.
Одно дело, когда студент прочтет в исторических трудах (в том числе и современных) о “дальнейшем повышении жизненного уровня трудящихся Кузбасса”, другое, когда от близких ему людей узнает количественные составляющие этого уровня (чем питалась семья, во что была одета опрашиваемая на первом свидании, какова была зарплата и сколько стоили продукты и вещи, через сколько лет после свадьбы приобрели обстановку, сколько раз ездила за границу, на курорт, почему не получила образования, зачем советскому человеку подсобное хозяйство и т.д.)
Проанализировав 132 реферата первокурсников 1997/98 уч. года (в том числе 2 видеофильма, 16 аудиокассет), кафедра установила, что в число опрашиваемых вошли люди в основном 30-х годов рождения. 38 рефератов (28,7%) были написаны на основе рассказов людей 20-х годов рождения, 6 (4,5%) — более ранних годов. Только в 15 случаях (11,3%) на вопросы отвечали мужчины (преимущественно про проблемам ВОВ). На вопрос преподавателя «Почему фигурируют только бабушки?» стандартными были ответы: деда нет в живых; бабушка рассказывает интересней.
Однако и без уточнения даты рождения респондента можно было установить его возраст. Для людей, родившихся после 1934 г. (почему-то особенно много людей этого года рождения), характерна резкость и политизированность выводов, стремление осуждать людей, нетерпимость к нынешним реформам — “демократы и Ельцин — враги народа”. Именно этот возраст предлагает “сильную руку” как панацею выхода из кризиса.
Материалы бесед показывают, что чем старше люди, тем больше они проявляют не только рассудительность и аналитичность, но и сердечность, гордость, теплоту в рассказах о своих детях, мужьях или женах. “Шестидесятилетние” респонденты о своих чувствах к родным людям предпочитают не распространяться, чаще всего о своих детях они ничего не говорят.
Родившиеся до 1930 г. (ориентировочно) дают в своих рассказах нетрадиционную периодизацию советской истории. Так, ни разу не встретилось словосочетание “при царизме”. Вместо него — до германской войны. Причем “германская” и гражданская войны для этих рассказчиков слились в одну. Следующими для них “периодами” стали — “до колхозов” (“жизнь зажиточная и вольная”) и “в колхозах” (“работа за палочки”, “всё время хотелось есть”). Они не слишком часто прибегают даже к общепринятой бытовой “периодизации” — “до войны”. Похоже, глубина психологического шока от колхозов была для них более глубокой, чем потрясение от ВОВ, которую они восприняли как тяжелую, но повторяющуюся веками фатальную неизбежность.
Процесс социалистического строительства респондентами никак не комментировался. О нём, а также о социалистическом энтузиазме (о котором историки написали горы книг) они предпочли ничего не говорить (хотя перед ними ставились специальные вопросы). Постулат марксизма о социализме как “самом передовом общественном строе” в их сознании, видимо, не отложился. Время его строительства для них слилось в тяготы и лишения (раскулачивание, переселение, бытовое неустройство). Как время относительного облегчения жизни вспоминают середину 50-х годов (“очереди за хлебом исчезли”) и 70-е годы (“при Брежневе хорошо жили, правда, всё приходилось доставать”).
Приведем наиболее характерные ответы, описывающие жизнь и быт советских людей 30-50-х годов. Работа: “работали на износ”; “родители работали от рассвета до заката”; “ещё в школу не ходили, а уже работали”; “проучившись два года, школу бросила, так как надо было работать”, “из всей деревни только я одна получила образование”; “за опоздание на работу получали страшные наказания, даже судили”; “мы всегда жили и работали тяжело”; “никаких декретных отпусков в колхозах не полагалось, бабы рожали на жнивье”. Отдых, развлечения: “в отпуск не принято было ходить, брали компенсацию и продолжали работать, а в конце 50-х запретили это делать”; “брал отпуск, чтобы накосить сено или сделать что-то другое по хозяйству”; “как это отдыхать на море, а кто по хозяйству и в огороде будет работать”; “какой же отдых на мичуринском участке, это работа во вторую и третью смену”; “из развлечений были только танцы”, “какие там театры, я и сейчас не знаю, что это такое”, “женщины вообще не пили, считалось — грех”; “пили только по большим праздникам, и то умеренно, а те, кто пил постоянно, считались хуже деревенского дурачка”; “первый раз телевизор увидела у соседей в 1962 г., смотрела как на чудо”. Зарплата: “работали за карточки, деньги почти ничего не значили”; “в колхозе работали за палочки, не дай Бог их не хватит, получишь пять лет заключения”; “зарплаты мужа не хватало, пришлось самой выходить на работу, а главное, появилась вторая рабочая карточка”; “работала на Крайнем севере акушеркой, за две ставки получала 836 руб., ботинки стоили 280 руб., хлеб — 3 руб.” Питание: “всегда хотелось есть”, “в честь праздника мама отварила рога”, “что такое конфеты мы узнали только потом, главным лакомством для нас был кусковой сахар, который нам раздавали по субботам к чаю”; “если бы вы, молодежь, хоть раз попробовали тошнотики из мерзлой картошки”; “мы очень много работали, но очень плохо питались, поэтому, внученька, и здоровье моё в 65 лет такое слабое, а дед давно помер”; “если бы не своё хозяйство, мы бы питались впроголодь”; “огород был всегда, а как же без него было жить, он и сейчас нас кормит”; “когда я сильно простудилась, мама украла во время дойки поллитровку молока, её чуть не осудили на восемь лет”. Жилье: “жили в бараке”, “жили в землянке, то есть в яме, не приведи Господь”; “хрущевкам, от которых вы сейчас нос воротите, мы были рады как пасхе”; “разве можно было отдохнуть после работы в комнате 3×3 метра, где жило девять человек”. Мебель: “часто ели и спали на полу”; “солома заменяла и матрац, и подушку”; “стульев сроду не было, те, у кого они были, считались богатыми”; “мебель стали покупать не сразу — через три года после свадьбы купили радиоприемник, потом через семь лет диван и шифоньер”; “всю мебель отец делал сам”; “что такое простыня или наволочка, мы не знали”; “на всем посёлке ковер был только у продавца”.
На просьбу односложно оценить прожитые годы, подавляющее большинство отвечало: “жили хорошо”; “жили весело, не то что вы сейчас”; “мы не задумывались как живем, думали что хорошо”; “мы гордились, что живем в самом счастливом государстве”; “о себе мы не думали, считали, так и надо”. Но были и такие ответы: “мы жили втихаря, втихаря катали валенки (иначе обложат налогом на шерсть и ремесло), втихаря шили сапоги из кожи своих коров (шкуры были обязаны сдавать), втихаря гнали самогонку, втихаря ругали начальство…, а дети видели этот обман”; “откуда, ты думаешь, взялись девки, которые рожают и оставляют в роддоме детей”; “только сейчас я поняла, как мы жили”; “мы жили для государства, а не для себя, разве это правильно”.
Из рассказов видно, что в стране существовала глубокая социальная дифференциация. Для, примерно, 90 — 95% опрашиваемых 30-е годы вспоминают как годы материальных лишений, голода. Но есть и такие, кто утверждал: “Мы жили хорошо, огород у нас был 40 соток, две коровы, свиньи… В школу на завтрак я брала хлеб с маслом, ходила с кожаным портфелем, который отец (председатель колхоза — Л.Л.) привез из города”. Около 80% респондентов отвечали, что “на курорте сроду не была”; “два раза была в Белокурихе”. Только в одном случае было утверждение, что “много раз бывала за границей”, в шести случаях — “с мужем объездили весь Советский Союз”.
О советской власти (особенно о Сталине) отзывались уважительно — “всё дала советская власть”; “Сталин думал не о себе, он думал о народе, цены снижал”. “Сталин о репрессиях не знал”; “Сталин сам жил скромно и начальство заставлял так жить”; “надо Сталина поднять”. Хотя встречаются и жесткие (порой очень жесткие) характеристики и утверждения типа: “советская власть научила всех воровать”; “советская власть поставила над народом эксперимент”. Многие респонденты не пожелали вести беседу о власти, посчитав это опасным делом: “Это сейчас можно всё говорить, но неизвестно, кто завтра у власти будет”.
Время нынешних реформ воспринимается с чувством недоумения, досады и порой злости. В прошлом людям внушали безоглядный оптимизм. Для тех, кто душой воспринял его, это вылилось в глубокую социальную безнадежность. Но число подобных ответов, как ни удивительно, сравнительно мало (только приблизительно в половине случаев). Но были и такие суждения — “наконец-то мои дочки и внучечки стали одеваться как куколки”; “пенсии нам со стариком хватает, помогаем внукам”. Недовольство реформами выражают люди, которых можно выделить в две категории: по возрасту — тем, кому нет 70 лет; по роду занятий — те, кто был связан со сферой обслуживания, образованием, управлением и иногда здравоохранением — “в нынешнюю власть как бы нечистая сила вселилась, алчность”; “всё пошло от грамотных людей, они и виноваты”.
Все без исключения отмечают изобилие товаров в годы реформ (для некоторых этот факт воспринимается на уровне изумления: “я даже и не думала, что такое может быть, считала, что про заграничные магазины всё врут”). Большинство опрошенных (далеко не все) выразили недовольство отсутствием денег и в целом реформами.
Есть ещё один вопрос, на который независимо от возраста, образования респонденты отвечали одинаково. По их личным наблюдениям, нравственные качества людей 30-50-х годов были высокими, даже близко несопоставимыми с современными: “взять бы материальное состояние из сегодняшнего дня, а моральное из вчерашнего — вот это была бы жизнь!”. С особым неудовлетворением отмечалось — “стариков не почитают”; “спроси у любого, знает ли он отчество своего деда — не знает”; “пьют, потом дерутся, убивают, муж — жену, жена — мужа”; “верить никому нельзя, все кругом врут”; “люди стали злыми”; “мы работали на совесть, ни с чем не считались, а нынче работать не хотят, всё что-то выгадывают”.
В задачу данной работы не входит установление истинности или ложности утверждений почтенных по возрасту людей. Но озадачиться поднятыми ими нравственными проблемами мы обязаны. В частности, не является ли падение нравственности следствием политики партии 20-50-х годов, поощрявшей советских людей отказываться от родителей (“врагов народа”), доносить на родственников и друзей? Почему в царской России убийства на бытовой почве родственников были исключительно редким событием, и сам их факт потрясал всю страну, а в советское время стало обычным делом идти “брат на брата” (не следствие ли это возвеличивания классовой борьбы)? Почему народ царской России проклял Николая Второго за убийство нескольких сот человек в одно из воскресений 1905 г., а советский народ до сих пор восторгается Сталиным, на совести которого десятки миллионов убийств неповинных людей? Почему жажда мести стучит в сердцах нынешних россиян (преступников, мол, надо расстреливать, нечего кормить их за наш счет”), а в дореволюционное время крестьянки жалели преступников, давали им хлеб (знали, что карать — дело Бога)? Не потому ли россиянин стал плохим работником, что результатов своего труда не видел ни в зарплате, ни на полках магазинов? Может быть, обман (который сегодня поразил и власть, и продавца, и “нового русского”, и соседа и пр.) стал следствием того, что несколько поколений советских людей вынуждены были жить по принципу — “думай одно, говори другое…”?
Ответы на эти и другие вопросы можно искать не только в книгах (кузбасские историки ответов пока не нашли), но и в обращении к живой памяти истории. Мемуарная культура в советское время была почти полностью утрачена. Её восстановление может идти и по пути, практикуемому нашей кафедрой.
Читая эти своеобразные мемуары старшего поколения, некоторые историки кафедры постепенно пришли к выводу о некорректности сложившейся периодизации гражданской войны, ее причин и содержания. Гражданская война как война одной группы нации против другой (в том числе на физическое истребление) проходила не в период 1918-1920 годов, как трактует “Краткий курс истории ВКП(б)”, а в период с 1917 по 1953 годы. В этом периоде можно выделить приблизительно несколько этапов и основные группы, против которых велась война:
1917-1920 гг. — крестьяне и бывшие господствующие классы;
1921-1928 гг. — интеллигенция и священники;
1929 -1934 гг. — крестьяне и интеллигенция;
1935-1940 гг. — “нарушители трудовой дисциплины”, “расхитители государственной собственности” (т.е. рабочие и крестьяне), военные, партийные работники, чекисты (т.е. “новая социалистическая интеллигенция”);
1941-1953 гг. — побывавшие в плену, окружении, на оккупированной территории, угнанные в Германию, распространители слухов; нарушители трудовой дисциплины, “трусы”; интеллигенция, занятая в сфере литературы, драматургии, философии, биологии, медицины и пр.
Главными причинами гражданской войны явилось не “стремление свергнутых классов вернуть свое господство”, а отказ от естественных законов общественного бытия — товарно-денежных отношений, частной собственности, правового государства, религии, проповедующей любовь к ближнему. А 1918-1920 гг. были годами лишь наивысшего кризиса общества, пытавшегося отвергнуть навязываемый ему социальный эксперимент.
По итогам самостоятельной работы студентов издана брошюра, в которую вошли фрагменты лучших студенческих рефератов (см. Лопатин Л.Н., Лопатина Н.Л. Социализм глазами современника. Прокопьевск: Пласт, 1996). Сейчас готовится вторая. Поколение людей, создавших промышленный Кузбасс, героически трудившихся в тылу в годы войны, возродивших мирную экономику, постепенно уходит из жизни. И надо успеть собрать их воспоминания, их боль и радость прожитой жизни. Это История. Для студентов это возможность объективно осмыслить её уроки на уровне ментальности.
Любопытны отзывы самих респондентов на эту работу: “Своему преподавателю скажи от меня спасибо. Надо же! Есть ещё люди, которых интересует наша жизнь”; “рассказала тебе и как будто в хороших гостях побывала”. Из трёх обязательных рефератов (по В.О. Ключевскому; по книгам кафедры; “по бабушкам”), практикуемых кафедрой, студенты выделяют последний. “Дед со мной не говорил никогда так уважительно, как стал говорить после реферата”, — признался один из авторов.
Видимо, правильно было бы нацелить студентов на то, чтобы этот реферат стал началом их работы над составлением своего родового дерева. Долгие годы история изучалась как история государства, история войн, история народного хозяйства, история партии и пр. Пора изучать историю общества, историю человека. В том числе и таким нестандартным образом, каким являются воспоминания близких людей о прожитых годах.