Галкина Л.Ю. Иностранцы о Кузбассе и Кемерове 20-х годов // Балибаловские чтения : материалы научно-практ. конф., посвящ. 80-летию городского статуса Кемерово, июнь 1998 г. / Кемер. гос. ун-т [и др.]. – Кемерово : Кузбассвузиздат, 1998. – С. 59-65.
Октябрьская революция в России всколыхнула надежды рабочих разных стран на возможность построения общества, в котором истинными хозяевами станут те, чьим трудом создаются его блага. За развитием событий в Советской России пристально следили радикалы всего мира. Многие стремились оказать непосредственную помощь укреплению пролетарской власти, бросившей вызов капитализму и строившей, как они полагали, самое справедливое и гуманное государство. Было ясно, что резервы для восстановления разрушенной экономики России придется черпать в странах, где существовала крупная современная машинная промышленность, передовые методы организации производства, квалифицированные рабочие и специалисты. Советское правительство готово было передать определенные ресурсы группам иностранных рабочих, участвующим в подъеме народного хозяйства республики.
Американские рабочие предложили создать в подходящем районе России современный производственный комплекс, включающий компактно расположенные предприятия отдельных взаимосвязанных отраслей промышленности (деревообрабатывающей, угледобывающей, металлургической, машиностроительной), используя прибывающих из-за границы квалифицированных рабочих, администраторов, технических специалистов и оборудование. Выбор пал на Кузнецкий бассейн, обладавший богатыми месторождениями угля и железной руды, и Надеждинск (Северный Урал), где фактически простаивал оборудованный новой техникой металлургический завод.
Инициативная группа обследовала Кузбасс на предмет колонизации в июле 1921 г. По свидетельству участников, никто не ожидал обнаружить такую промышленную активность вдали от центров цивилизации. Следует отметить, что оживлению на предприятиях бассейна способствовало постановление СТО от 20 мая 1921 г., согласно которому строительство Киселевско-Прокопьевских копей, Кольчугинской новостройки, Кемеровского химического и Гурьевского литейного Заводов было объявлено ударным. При осмотре Коль- чугинских копей приятной неожиданностью для членов группы стала шахта “Капитальная”, на которой работали 17 реэмигрантов из Великобритании. Американский шахтер с 30-летним стажем Эмиль Фельтман поставил ее в один ряд с лучшими шахтами Иллинойса как по технической оснащенности, так и по использовавшимся методам добычи. По расчетам американцев, производительность Кемеровского рудника, давшего в 1921 г. силами 286 горняков 60 тыс. тонн угля, могла возрасти в десять раз при увеличении числа работающих на 500 шахтеров. В отсутствии специалиста-химика готовность Кемеровского химзавода, на восстановлении которого трудились 400 рабочих, определили в 80%, что, как оказалось впоследствии, превышало фактическую. Полагали, что заводу потребуется порядка 200 человек, включая рабочих, техперсонал, управленцев. Группа посетила больницу, школу, вспомогательные предприятия, намеченные к передаче будущей колонии для обеспечения ее жизнедеятельности. Всесторонняя поддержка Сибревкома, объяснявшаяся заинтересованностью в привлечении иностранных рабочих и специалистов в связи с недостатком собственных кадров, лучшие, чем ожидалось, стартовые возможности для осуществления проекта, прекрасная природа оставили у участников экспедиции самые благоприятные впечатления о Кузбассе, которые легли в основу “Проспекта”, изданного в Нью-Йорке в феврале 1922 г.[ref]Calvert Н. S. The Kuzbas Story. Рр. 17-22 // Kennell’s Collection; Кузбасс в период восстановления народного хозяйства, 1920-1926 гг. Кемерово, 1966. С. 105: ГАКО, ф. р-100, oп. 1, д. 15, л. 88: Heller A. A. The Industrial Revival in Soviet Russia. NewYork, 1922. P. 22.[/ref]
В нем Кемерово с населением 11 тыс. человек сравнивали с небольшим промышленным городком Гэри, основанном в 1906 г. на берегу озера Мичиган в штате Индиана. Отмечали его удачную планировку, широкие улицы, привлекательность обнесенных деревянными оградками бревенчатых домов, строительство которых велось с 1913 г., наличие электричества и водопровода. Читателей информировали о расположенной в сосновом бору прекрасной больнице, штат которой состоял из 61 сотрудника, включая двух терапевтов, хирурга, двух дантистов и двух акушерок; о школе, где 25 учителей обучали 500 детей; о двух театрах со сценическим оборудованием. Сообщалось, что к услугам жителей имеется пекарня с 4 пекарями, столовая гостиницы на 250 посадочных мест, обслуживаемая 10 работниками, парикмахерская с двумя цирюльниками, пошивочная мастерская с 2 портными, обувная мастерская, в которой трудятся 22 сапожника, а также три бани. Вспомогательные предприятия были представлены двумя находившимися на разных берегах Томи лесопилками, оборудованными шведскими пилорамами, кузницей с 9 горнами, тремя кирпичными заводиками, где 20 рабочих могли изготовить вручную за лето лишь 20 тыс. кирпичей, столярным цехом с пятью верстаками.[ref]Kuzbas. Prospectus. NewYork, 1922, pp. 7-9.[/ref]
Впоследствии “Проспект” вызвал немало нареканий. Однако вряд ли стоит обвинять его авторов в стремлении обмануть будущих колонистов. Отличавшийся объективностью горный инженер Альфред Пирсон, оценивая точность проспекта, писал: “Я не могу найти утверждений, которые мог бы охарактеризовать как преувеличение или преднамеренное искажение…. Единственное критическое замечание, которое я могу сделать, заключается в том, что человек, знакомый с современным американским городом, читая “Проспект”, конечно, не в состоянии представить себе серость сибирского города с бревенчатыми домами и, вероятно, будет разочарован действительностью, хотя в Америке я видел много горняцких поселков, по сравнению с которыми, Кемерово — город мечты”[ref]Pearson, Alfred Jr. An Opinion on the Kuzbas Prospectus //Kuzbas Bulletin. 1923, August 30. P. 8.[/ref]. Думается, Пирсон точно определил причину возникновения недоразумений и разочарований. Американцев вводили в заблуждение слова, ибо понятия, вкладывавшиеся в них представителями разных культур, и стоявшие за ними реалии существенно разнились. Не будем также забывать, что “Проспект” являлся рекламным изданием, которым не свойственно акцентировать внимание на малопривлекательных моментах.
Какой же видели иностранцы столицу Кузбасса? Щегловск, хотя и обладал статусом города, представлял собой большую деревню. Население возделывало огороды, держало домашний скот, птицу. Широкая (по разным оценкам, от 400 до 600 м) и быстрая река Томь отделяла рудник с шахтами “Центральная” и “Владимирская”, находившимися на возвышавшемся на 70 метров правом берегу, от коксовых печей, химзавода и железной дороги, лежавших на равнине. Ближе к реке располагалась деревня Кемерово. Над левобережной частью доминировала труба химзавода. В будущем предполагалось строительство моста, а пока местной достопримечательностью была пятикилометровая подвесная канатная дорога, доставлявшая уголь с рудника. Канатка, работавшая по 12 часов 360 дней в году уже в течение шести лет, была в хорошем состоянии и перевозила ежегодно треть миллиона тонн угля. Десятисильные моторы требовалось заменить 35 — 40-сильными двигателями. Эта канатная дорога с бесконечным потоком постоянно грохотавших над головами вагонеток была подобна “бьющемуся, сердцу Кузбасса”. При ее временной остановке над округой повисала гробовая тишина. Труднее обстояло дело с перевозкой людей, животных, грузов. Если зимой замерзшая река служила ровной безопасной дорогой, то летом переправа осуществлялась примитивным и ненадежным паромом, боровшимся с быстрым течением. На протяжении нескольких недель, когда река только сковывалась льдом или наоборот освобождалась от него, перебраться с одного берега на другой было вообще невозможно. Редкий смельчак, рискуя жизнью, отваживался проделать этот путь в угольной вагонетке по канатной дороге.[ref]Ham, Harry. An American Trade Unionist in Ruined Russia //American Federationist. 1923, May. Vol. XXX. No. 5. P. 374; Kuzbas. Prospectus. P. 11; Wilson, Helen Calista and Elsie Reed Mitchell. A Light-Running Utopia //Asia. Vol. XXVUI. No. 12, December 12,1928. P- 960.[/ref]
Население проживало в личных деревянных домиках, на задних двориках которых галдела разная живность, в бревенчатых домах из 3-4 комнат с отдельными входами, где селились по 3-4 семьи, в бараках, разгороженных на смежные комнаты, в многочисленных землянках. В самых примитивных условиях обитали в основном татары, составлявшие значительную часть рабочих. Часто жилье было перенаселено, что объяснялось приездом к рабочим деревенских родственников, надеявшихся найти в Кемерове лучшие условия жизни. К тому же рождаемость, как и смертность, были ужасающе высоки. Нередко встречались женщины, родившие от 8 до 18 детей, из которых выживали двое. К этому вело невежество, антисанитарные условия, плохая пища. Случалось, что в одной комнате жили по две семьи. Одна из колонисток, посетив комнату, где ютились четверо взрослых и девять детей, писала, что покинула ее в ужасе, чувствуя, что там было “почти так же плохо, как в Нью-Йорке”[ref]Kennell, Ruth Epperson. Kuzbas in 1924 // The Nation. 1929, February 6. Vol. 119. No. 3099. Pp. 566-567.[/ref].
Проблема санитарного состояния стояла остро. Вода по обоим берегам Томи была малопригодной для потребления, вызывая заболевания, а временами эпидемии. Даже кипячение не обеспечивало необходимого качества — осадок составлял более чайной ложки на 2,5 литра воды. Спасением были два ключа, бивших по обе стороны реки. Система водоснабжения и канализация отсутствовали. Когда вырытая под туалет яма заполнялась, дощатая кабинка просто переносилась на новое место поблизости. На руднике, например, между пекарней и кухней, на участке длиной 35 метров, находились 4 такие открытые ямы, где, случалось, гибли домашние животные. Повсюду виднелись окружавшие бараки свалки нечистот. Мухи, тараканы, клопы и прочие насекомые были настоящим бедствием. Водопровод имелся только в каменном восьмикомнатном доме на горке у соснового бора. Построенный пленными австрийцами, он оценивался в огромную сумму — 50 000 долларов. Здесь жили “спецы”, а позднее директор колонии и начальники отделов. В народе место окрестили “Горкой паразитов”[ref]Haywood W. D. Notes From Kemerovo // Kuzbas Bulletin. 1922, December 20. P. 7; Asia. Vol. XXVni. No. 12. P. 960.[/ref].
Для подавляющего большинства колонистов, прибывших из крупных культурных и промышленных центров Европы и Америки, кино, радио, телефон, воскресные газеты и прочие блага цивилизации стали привычными. В Кемерове же не было радио, телеграфа. Центральные газеты на русском языке доставлялись только через 3-4 недели после выхода. Центром культуры в Щегловске был театр со зрительным залом на 800 мест, предлагавший частые и продолжительные постановки. Представление о театре и спектаклях дают воспоминания колонистов: “Мы подошли к бревенчатому строению и вошли в тускло освещенный вестибюль, набитый людьми до такой степени, что в нос ударил неприятный запах. Мы мучительно долго стояли в очереди, чтобы купить билеты через маленькое окошечко, но в Сибири не принято считаться со временем, а считать русские бумажные деньги — занятие долгое. Цена билетов была непомерной — 6 млн рублей (около 15 центов). Оказалось, что наши 4 билета обеспечивали нам лишь три места. Мы были стиснуты несколькими местными жителями, которые, как обычно, не снимали свои дурно пахнущие овчинные шубы, меховые шапки и шали в течение всего спектакля. Прежде чем открылся занавес, трижды прозвенел звонок. Милиционер с шашкой на ремне прошел по рядам, проверяя билеты, и с многочисленными извинениями …согнал с мест несколько человек”[ref]Kennell. Ruth. E. Kuzbas. A New Pennsylvania // The Nation. May 2, 1923. P. 512; ГАКО, ф. p-81, on. 1, д. 11, лл. 221-223.[/ref].
Основным сюжетом спектаклей в России в то время, как заметили иностранцы, был “извечный треугольник”: муж — комиссар, жена — праздная буржуйка, любовник — контрреволюционный шпион. Жена передает планы Красной Армии своему любовнику, мужа арестовывают из-за их исчезновения, жена раскаивается и сознается в содеянном, любовник стреляет в нее, и она умирает как коммунистка.
Пока героиня умирала, со сцены звучал “Интернационал”. За спектаклем следовали танцы. “Русский танец живописен: девушки танцевали удивительно грациозно в своих огромных неуклюжих пимах”, — отмечали аиковцы. Находя вид сибиряков, одетых по-зимнему, уродливо-комическим, иностранцы, испытавшие на себе суровость сибирской зимы, также переходили на новую форму одежды.
Пьесы показывались и в Рабочем клубе — маленьком деревенском театре. Летом постановки начинались после 11 часов вечера. Празднично одетая публика собиралась уже к 10 часам, чтобы послушать оркестр. Антракты длились дольше действий, однако для большинства это тоже было частью развлечения. Люди выходили на улицу, гуляли в сумерках под звуки оркестра. Спектакли заканчивались, когда в окна лились утренние лучи солнца, смешивавшиеся со светом красного прожектора, и начинались танцы. Гуси с гусятами важно вышагивали вокруг театра, вереница коров тянулась к пастбищу[ref]A New Pennsylvania. P. 512; Kennell R. E. Kuzbas in 1924. P. 567.[/ref].
Очереди вообще были характерной особенностью жизни местного населения. Особенно возмущали колонистов, привыкших к уважительному и быстрому обслуживанию, порядки в русских магазинах, “двери которых, казалось, закрывались всякий раз, когда рабочие были свободны или наступали предпраздничные дни”. Здесь обычно толпилась длинная очередь, растягивавшаяся порой до самой дороги. Добравшись до прилавка, покупатель долго ждал, когда продавец выпишет чек, подсчитав стоимость покупки на счетах. Затем с огромными свертками бумажных денег — чтобы купить масло и хлеб, требовалось несколько миллионов — необходимо было отстоять особенно утомительную очередь к кассиру. С победно зажатым в руке чеком можно было вставать в третью очередь, чтобы дожидаться получения покупки. Весы уравновешивались различными маленькими предметами, даже гвоздями, и взвешивание производилось неимоверно долго. Колонисты почти стонали от нетерпения, тогда как русские домохозяйки оставались невозмутимыми[ref]Kuzbas in. 1924. P. 568.[/ref].
Особым было отношение иностранцев к сибирской природе, красота которой контрастировала с видом “безобразного горнопромышленного поселка”. Многие отмечали, что долгие летние дни приносили в покатые склоны холмов и извилистые долины, в поля, леса и отмели неожиданное богатство зелени и цветов, а зимой снег, мороз и лед творили такое волшебство, какого никогда не видят те, кто живет в более мягком климате. Большинство колонистов считали зиму лучшим временем года в Сибири[ref]A Light-Running Utopia. P. 1038; Kennell, Ruth. Spring Comes to Kemerovo / / Kuzbas Bulletin. June 20, 1923. P. 8; Kuzbas. Prospectus. P. 21.[/ref].
В россиянах иностранцы подмечали склонность к философствованию, медлительность, недостаточную организованность, консерватизм, объясняя это национальными особенностями характера, оборотной стороной которого были душевность, отзывчивость, стремление к общению, способность к усвоению знаний, мастеровитость, гениальность замыслов и идей. Ван Лохэм, архитектор из Голландии, говорил об особой пылкости россиян, благодаря которой, с одной стороны, страна бесконечно подвергается постоянно меняющимся представлениям и все доводится до крайности, а с другой — русским многое удается сделать.
