Из книги И.А. Балибалова «Кемерово: вчера, сегодня, завтра».
Девятнадцать месяцев бушевал на Кузнецкой земле ураган контрреволюции. В борьбе с белогвардейцами и интервентами погибли сотни бойцов, беззаветно преданных революции: красногвардейцев и партизан, партийных и советских работников. Был зарублен саблями в семеновском застенке Степан Рукавишников — председатель Щегловского уездного Совета, убиты Василий Кузьмин, Панфил Ильиных, Фома Сенчук, Сергей Субботин, Николай Иванов — члены уездного исполкома…
Да разве можно всех перечесть! Могильными холмами усеяна земля Кузнецкая.
Тяжелые испытания выпали на долю и тех, кому довелось ликвидировать последствия колчаковщины, возрождать шахты, транспорт, поднимать к новой жизни неумытую и непричесанную, суеверную и неграмотную сибирскую глухомань. Голод, холод, эпидемии, вооруженные банды анархистов и недобитых колчаковцев стояли на этом пути, создавая невероятные трудности.
Бесконечным кладбищем казалась Транссибирская магистраль — черными столбами маячили в морозной дымке обугленные водокачки, откосы железнодорожного полотна были завалены грудами искареженного металла, разбитых паровозов и вагонов. На Кольчугинской ветке протяженностью 184 километра оказался всего один исправный паровоз и ни одного целого вагона.
В первые дни освобождения от колчаковцев были парализованы и шахты Кемеровского рудника. Все служебные помещения оказались заняты тифознобольными пленными солдатами. Люди лежали вповалку везде, где только можно было лежать, не получая ни малейшей помощи, так как весь медицинский персонал выбыл из строя.
25 декабря 1919 года по приказу военкома 35-й дивизии Погодина в Щегловске был образован уездный революционный комитет. Председателем его был назначен Павел Никифорович Старостин, инструктор политотдела дивизии, бывший солдат-фронтовик, активный участник петроградских революционных событий. В состав ревкома вошли К. Г. Ермолаев, Г. Климович, П. М. Попов, Г. Д. Шувалов, И. Г. Ковалев, Р. Хомутников и А. А. Бутолин.
Уголь—транспорту! — вот что было главным делом ревкома. Но прежде чем начать добычу топлива, требовалось эвакуировать сотни больных, откачать воду из горных выработок, привести в порядок подземные и поверхностные пути откатки угля, организовать продовольственное снабжение шахтеров, которые в эти дни сидели без хлеба — копикузовские лавки были пусты, а подвоза ожидать было неоткуда.
Кемеровский рудник объединял в ту пору шесть довольно примитивных шахтенок, удаленных друг от друга на десятки километров. Если Мазуровская и Ишановская штольни находились возле железнодорожной ветки, то самая крупная по тому времени шахта «Южная» бывшего Богословского акционерного общества стояла в Барзасской тайге, откуда уголь приходилось возить на лошадях по проселочной дороге на расстояние 35 километров. В тяжелом положении оказались шахта
«Центральная» и Владимировская штольня. В зиммее время добыча угля здесь не поднималась выше 35 тонн в сутки. Но как дороги были эти считанные тонны!
Уголь служил основой возрождения народного хозяйства молодой Советской республики. Человек с кайлом был теперь таким же бойцом, как человек с ружьем в годы гражданской войны. От его стойкости и мужества зависела победа на хозяйственном фронте.
В апреле 1920 года в Москве состоялся первый Всероссийский учредительный съезд горнорабочих. В числе его делегатов были 14 рабочих Кемеровского, Анжеро-Судженского и Кольчугинского рудников.
«В ту пору, — вспоминал Филипп Николаевич Степачев, делегат шахтеров Кемеровского рудника, — дорога в Москву была чрезвычайно длинной. Потому мы выехали из Кузбасса 23 февраля. Сибирь еще лежала в сугробах снега. Хотя мы и готовились к тяжелому пути, но то, что увидели и пережили за эти тридцать три дня, мне трудно передать словами. Голод и разруха встречали и провожали нас на каждом полустанке. К тому же морозы, метели… За Новониколаевском поезд едва полз по снежной траншее. Помню, тянула колкая поземка, нам то и дело приходилось вылезать из теплушек и расчищать заносы. За Барабинском началась вторая беда — еле восстановленные водокачки не справлялись с подачей воды, таскали ее ведрами из прорубей озер. А в Омске уже почувствовали топливный голод — паровозам не хватало угля. Дров тоже не было: собирали по путям и кюветам все, что могло гореть, вплоть до телеграфных столбов и шпал. Сутками стояли на перегонах из-за неисправностей паровозов. Приходилось не только помогать машинистам в ремонте, а и делиться с ними своим скудным пайком — люди с ног валились от усталости и голода…
Как ни сложна была жизнь, но она не навевала нам уныния, мы жили надеждой увидеть своего вождя и учителя, послушать, что скажет Владимир Ильич. У меня было глубокое убеждение, что Ленин все видит, понимает и обязательно скажет, как нам пережить это лихолетье, как победить разруху и пробить дорогу к новой жизни. Когда нас провожали на съезд, шахтеры напутствовали: «Скажите Владимиру Ильичу, как бы нам ни пришлось трудно, а уголь дадим и транспорту, и промышленности…».
Съезд горнорабочих проходил в Голубом зале Дома Советов. В эти дни Владимир Ильич был еще не совсем здоров после ранения, и мы все с затаенным волнением гадали про себя: придет или врачи его не пустят. Так хотелось увидеть нашего Ильича здоровым и услышать его голос! Как помню, часов так в одиннадцать дня вдруг зал всколыхнулся, ожил, раздались дружные возгласы: «Ура! Да здравствует Ильич!».
Я сидел во втором ряду, как раз напротив трибуны. И вот передо мной, совсем близко — Ильич, одетый в пальто, с кепкой в руке, чуть склонив голову, терпеливо ждет, пока стихнут приветствия. Затем он положил на стол кепку, подвинулся к трибуне и начал говорить просто и вдохновенно:
— Товарищи!.. Вы, конечно, все знаете, что без угольной промышленности никакая современная промышленность, никакие фабрики и заводы немыслимы. Уголь — это настоящий хлеб промышленности, без этого хлеба промышленность бездействует, без этого хлеба железнодорожный транспорт осужден на самое жалкое положение и никоим образом не может быть восстановлен…
Эти ленинские слова глубоко запали в сердце каждого из нас».
Восстановление шахт в Кемеровском районе проходило в сложной обстановке. Не хватало буквально всего: обуви, одежды, инструмента, а главное — людей, пригодных для подземных работ. Партийные ячейки и профсоюзные комитеты на шахтах все внимание сосредоточивали на организации субботников и воскресников.
«На воскресниках, — докладывал в мае Щегловскому уездному съезду Советов тов. Бутолин, председатель профсоюзного комитета рудника, — работы выполняются по очистке рудника от нечистот, по разгрузке и перевозке материалов и продуктов и главным образом по погрузке угля в баржи… Составлены специальные трудовые артели из коммунистов и комсомольцев. Погрузку они производят после своего трудового дня.
Первомайский праздник был проведен на трудовом фронте. Работали все без исключения как рабочие, так и служащие… Добыча угля выразилась в 21 тыс. пудов».
В честь трехлетия Великой Октябрьской социалистической революции кемеровские шахтеры объявили неделю труда. Их почин поддержали шахтеры Анжеро-Судженска и Кольчугина.
26 декабря 1919 года политотдел дивизии провел собрание членов партии, находившихся в это время на территории города. Было избрано организационное бюро по созданию коммунистических ячеек. В конце декабря партийные организации были оформлены на химзаводе, Кемеровском руднике и станции Кемерово.
В последующие два месяца П. Н. Старостин, как полномочный представитель политотдела Пятой армии, провел большую организационную работу по созданию партийных ячеек на территории уезда. С 29 февраля по 2 марта 1920 года в Щегловске проходила первая уездная партконференция, на которой присутствовал 31 делегат от 20 коммунистических ячеек уезда. Конференция избрала уездное центральное бюро РКП (б). Председателем его был избран П. Н. Старостин.
В марте центральное бюро было преобразовано в Щегловский уездный комитет РКП (б). Председателем укома утвердили К. С. Голубцова.
Становление партийных и комсомольских организаций шло в обстановке жестокой классовой битвы с кулачеством, церковниками и бандитизмом. Все коммунисты и комсомольцы, способные владеть оружием, были зачислены в отряды особого назначения или в городскую и уездную милицию. Они принимали активное участие в ликвидации банд Соловьева, полковника-колчаковца Алиферова, действовавших в ту пору на территории Кузбасса.
Весной 1920 года Сибирь еще продолжала оставаться на военном положении. С востока наступали войска есаула Семенова и японцы, с запада нависала опасность третьего похода Антанты. Английские, французские и американские империалисты продолжали обрушивать на Советскую республику все новые и новые удары. По приказу коммунистической партии из Щегловского уезда на врангелевский фронт уходит многочисленный добровольческий отряд во главе с бывшим командиром Томской партизанской дивизии В. П. Шевелевым, на восточный фронт отправляется конный отряд щегловских добровольцев.
Третье десятилетие нашего века кемеровские шахтеры начинали «красной четырехдневкой». Было поднято на-гора 92 тыс. пудов угля. Всего в течение года проведено восемь красных недель, 32 субботника и воскресника, в них приняли участие 5590 человек.
1921 год запечатлелся в памяти кемеровских шахтеров как год, с которого они начали подъем добычи угля. Это позволило им в последующем пятилетии занять ведущее место в создании базы коксохимического производства и положить первый камень в фундамент Урало-Кузнецкого промышленного комплекса, в котором нашла свое воплощение ленинская идея о превращении отсталой России в мощную индустриальную державу.
Коммунисты Западной Сибири принимали все меры к возрождению промышленности и, в первую очередь, к повышению угледобычи на шахтах Кузбасса. Чтобы ликвидировать топливный голод на Транссибирской магистрали, не хватало материальных ресурсов и рабочих.
В мае 1921 года председатель Совета Труда и Обороны В. И. Ленин подписал постановление об ударных работах в Кузнецком бассейне, в том числе о достройке химзавода. Президиуму ВСНХ предписывалось принять все меры к срочному предоставлению химзаводу необходимого оборудования. Заказы на огнеупорный кирпич были размещены на Урале, на чугунное литье и оборудование для химических цехов — на Невском машиностроительном заводе.
Большую помощь в достройке химзавода оказали металлурги Гурьевского завода, восстановившие домну и освоившие выплавку чугуна на угле Волковского пласта в марте 1922 года.
Гурьевцы дали чугунное литье и железо, что позволило на месте изготовить часть оборудования — транспортеры, элеваторы, трансмиссии, лапорты печей, лаверы для рекуперации — и произвести монтаж агрегатов в химических цехах.
Однако достройка завода сдерживалась нехваткой основного оборудования для коксовых батарей и электропаросилового хозяйства. Главная же трудность состояла в том, что не было квалифицированных кадров.
Стремясь к развитию топливной и металлургической промышленности, мобилизуя на эти цели все ресурсы страны, Советское правительство не исключало возможности получения технической помощи от зарубежных стран. В это время передовые рабочие многих стран мира во главе с коммунистами организовали сбор средств на восстановление хозяйства Советской республики, выражали желание помочь России собственным трудом.
Летом 1921 года инициативная группа американских рабочих во главе с голландским инженером-коммунистом С. Рутгерсом и американским коммунистом Б. Хейвудом обратилась к Советскому правительству с предложением создать колонию иностранных рабочих и специалистов в Кузбассе.
Предложение это встретило горячее одобрение В. И. Ленина. При его непосредственном участии Совет Труда и Обороны детально рассмотрел все вопросы, связанные с созданием «АИК—Кузбасс».
Инициативной группе была предоставлена возможность предварительно познакомиться с положением дел на месте.
28 июня 1921 года Себальд Рутгере в сопровождении Тома Баркера, Билла Хейвуда, Герберта Кальверта и Бронки Корнблит выехал в Кузбасс[ref]Том Баркер — английский рабочий, ветеран международного профдвижения. Был постоянным представителем организационного комитета колонии в Америке.
Билл Хейвуд — один из создателей организации «Индустриальные рабочие мира», активный борец против милитаризма, осужденный американским правительством на 20 лет тюремного заключения, эмигрировавший в СССР.
Герберт Кальверт — американский техник, деятель организации «Индустриальные рабочие мира».
Бронка Корнблит — польская революционерка, переводчица, личный секретарь Рутгерса.[/ref].
Июль выдался сухим, теплым, солнечным. За месяц Себальду Рутгерсу и его спутникам удалось побывать во всех уголках бассейна.
Кузнецк, Бачаты, Гурьевск, Киселевск, Кольчугино не привлекли их внимания. Горняк по профессии, Билл Хейвуд восхищался мощными пластами угля, хвалил Прокопьевск, Но Рутгере не разделял его восторга — десяток землянок на лысом скате Поварнихинского лога слишком рискованно называть рудником. Степь, бездорожье, безлюдье… Нужны
годы, чтобы поднять здесь угольную целину.
Представители Сибревкома, сопровождавшие Рутгерса, горячо заинтересованные в технической помощи иностранцев, советуют внимательно присмотреться к Кемеровскому руднику. По их мнению, там самое перспективное место для основания колонии: географический центр бассейна, судоходная река, шахты, завод и главное — железная дорога.
Не случайно и Копикуз сделал его опорным пунктом — у капиталистов был расчет с минимальными затратами капитала выжать побольше прибылей… Себальду Рутгерсу достаточно было этих доводов, чтобы по-инженерному взглянуть на дело.
Шахты и строительная площадка завода произвели на иностранцев, привыкших видеть технически оснащенные производства, удручающее впечатление. На шахтах не хватало самых обыкновенных лопат и кайл. О какой производительности труда могла тут идти речь! Приходилось только удивляться, как в столь сложных условиях голодным и раздетым шахтерам удавалось наращивать темпы добычи топлива. Не лучше была картина и на строительной площадке завода. Построенные на заболоченном пустыре пять-шесть лет назад здания цехов обросли бурьяном, временные сооружения обветшали и требовали ремонта. Не
было кирпича, машин, оборудования. Единственным живым местом на площадке был механический цех, где за неимением пока другой работы чинили плуги, бороны, сенокосилки и другой сельскохозяйственный инвентарь.
И все-таки выбор был сделан.
«Кемерово! Вот где наиболее эффективна будет помощь! — заключает Рутгере. — Обжитый рудник. Завод. Прямой железнодорожный путь на Урал. И место для колонии — лучше не надо. Красивая река, сосновый бор, березовые займища и вокруг плодородные земли. -f
Да, да, штаб-квартира будет в Кемерове! Чего тут не хватает?
Прежде всего, жилья. На первый случай построим деревянные бараки. Пригласим квалифицированных горняков и коксохимиков из Америки и Германии. Желающих поехать в Россию много. Привезем машины и оборудование, механизируем шахты, достроим завод и создадим образцовое предприятие…».
С этими намерениями Себальд Рутгерc вернулся в Москву.
В основе договора о создании «АИК — Кузбасс», разработанного при участии В. И. Ленина, лежала идея практического решения Урало-Кузнецкой проблемы. ‘
20 октября 1921 года Политбюро ЦК одобрило соглашение с группой Рутгерса. 21 октября договор был утвержден Советом Труда и Обороны, а 25 октября — Совнаркомом. Колонисты получили в самостоятельное управление Кемеровский рудник, строящийся коксохимзавод и десять тысяч гектаров земельных угодий. На Урале им передавался Надеждинский металлургический завод бывшего Богословского акционерного общества, которое имело на Кемеровском руднике шахту «Южная». На закупку машин Советское правительство выдавало 300 тысяч долларов.
Становление колонии начиналось в сложных условиях. На первых порах жизнь колонистов была суровым испытанием. Прежде чем взяться за восстановление шахт и достройку завода, им предстояло построить жилье, бытовые мастерские, основать подсобное хозяйство для обеспечения продуктами питания, наконец, привыкнуть к сибирскому климату, преодолеть языковый барьер и добиться взаимопонимания с местными жителями.
Воодушевленные сознанием своего интернационального долга, колонисты внесли живое творческое начало в хозяйственную жизнь молодого города. К осени 1922 года они во главе с Биллом Хейвудом построили двухэтажный дом-коммуну на двести человек, открыли бытовые мастерские, основали образцовое по тому времени подсобное хозяйство, где имелись четыре трактора и различные сельскохозяйственные орудия.
К этому времени новая экономическая политика, направленная на восстановление народного хозяйства, внесла существенные коррективы — хозяйственный расчет, производительность труда, рентабельность стали главными критериями в оценке деятельности государственных предприятий. Прежний договор с «АИК—Кузбасс» уже не отвечал требованиям жизни Советского государства. Поэтому 25 декабря 1922 года был заключен новый договор. Советское правительство передавало колонистам все предприятия Кемеровского района общей стоимостью 6 миллионов рублей. С марта 1923 года «АИК—Кузбасс» начала существовать как самостоятельное государственное предприятие.
Правление колонии во главе с Себальдом Рутгерсом сосредоточило свою деятельность на развитии горных работ и механизации шахты «Центральная». Колонистов здесь возглавлял Пирсон — опытный американский горный инженер. По его инициативе впервые в отечественной практике на Кемеровском руднике были применены легкие врубовые машины. Однако машинная зарубка пластов здесь оказалась невозможной по ряду технических причин. Тогда Пирсон заменил врубовки отбойными молотками, что заметно сказалось на повышении производительности труда шахтеров. Первыми учителями кемеровских мастеров отбойного молотка были американские горняки Прейкшас и Врачер.
К моменту передачи коксохимзавода в руки Автономной Индустриальной Колонии все строительно-монтажные работы на коксовых печах, в углеподготовительном блоке, рекуперационном зале, сульфатно-аммиачном, бензольном, ректификационном и гудронном цехах были завершены. В действии находилась подвесная дорога через Томь длиною 2,5 версты для доставки угля с шахты «Центральная» в силоса углеподготовительного блока.
Главная трудность, связанная с пуском завода, заключалась в отсутствии сколько-нибудь подготовленных кадров эксплуатационников. Подготовка кадров была чрезвычайно сложной проблемой.
В мировой практике не было еще опыта эксплуатации коксовых печей в столь суровых климатических условиях. Многие авторитеты коксохимии предрекали гибель печей в сибирские морозы. Эта опасность усугублялась еще и тем, что первая батарея была построена из уральского огнеупора, не отвечающего техническим требованиям. Под этим предлогом инженер-консультант бельгийской фирмы «Оливье-Пьетта» наотрез отказался вести растопку печей и, забрав чертежи, уехал с завода. Среди колонистов опытных коксовиков не было. Все попытки пригласить специалистов из-за границы не увенчались успехом.
Правлению Автономной Колонии ничего не оставалось, как вести подготовку кадров собственными силами в процессе пусковых работ. И тут не обошлось без срывов. Растопка коксовой батареи началась поздней осенью, загрузка печей совпала с наступлением самых жестоких сибирских морозов. Печи «закозлились». Пришлось растапливать заново.
2 марта 1924 года коксохимзавод выдал первую продукцию. Восьмитонные емкости печи с 32-часовым периодом коксования давали в сутки 200 тонн кокса, полтонны аммиака, две тонны сырого бензина и свыше шести тонн каменноугольной смолы.
Сиббюро ЦК РКП (б) и Сибревком горячо приветствовали пуск первого химического предприятия в Сибири: «Это достижение… — говорилось в приветственной телеграмме, — очередной подвиг рабочего класса, его крупная победа на трудовом пути восстановления промышленности».
Пуск коксохимзавода явился исторической вехой на пути претворения в жизнь ленинских предначертаний о соединении уральской руды с кузнецким коксующимся углем.
13 июня 1924 года домна Нижне-Салдинского завода дала первый чугун, выплавленный на кемеровском коксе. Через пять месяцев на кокс была переведена четвертая домна Надеждинского завода. В последующие два года уральские металлурги перевели на минеральное топливо еще шесть домен. В пусковой год на Урал было отправлено свыше двух миллионов пудов кокса, выжженного преимущественно из углей Волковского и Кемеровского пластов шахты «Центральная». Замена древесного угля коксом увеличивала производительность домен почти на одну треть и освобождала металлургов от самой трудоемкой работы — заготовки леса, выжига угля и перевозки его на заводы конным транспортом.
В связи с повышением требований к качеству металлургического кокса и вводом в эксплуатацию второй батареи возникла необходимость увеличения добычи наиболее ценных коксующихся углей на Прокопьевском руднике, который в это время находился в ведении Кузбасстреста, объединяющего все угольные предприятия Западной Сибири. Поэтому Совет Труда и Обороны СССР признал целесообразным и экономически необходимым передать «АИК—Кузбасс» в хозяйственное подчинение Ленинский, Прокопьевский рудники и Гурьевский завод. Таким образом, город Щегловск становился первым промышленным центром, где сосредоточивалось управление всей хозяйственной жизнью бассейна.
Осенью 1924 года Кузнецкий и Щегловский уезды были выделены из Томской губернии и преобразованы в отдельный Кузнецкий округ, административным центром которого стал город Щегловск[ref]Постановлениями Сибревкома и ВЦИК центром округа был определен только что образованный город Ленинск (Кольчугино), расположенный в географическом центре бассейна и представлявший собой четыре шахтерских поселка в березовом займище. Между тем уездный Щегловск был уже сложившимся административным и промышленным городом в наиболее густонаселенной части бассейна. По ходатайству окружного комитета партии Щегловск был оставлен административным центром Кузбасса.[/ref].
За первые шесть лет в его внешнем облике не произошло сколько-нибудь существенных перемен. Город по-прежнему оставался деревянным, одноэтажным, с кривыми, занавоженными улицами и переулками.
Застройка основного жилого массива начиналась от базара, на запад в сторону коксохимзавода, между нынешними проспектами имени Ленина и Советским. Селились здесь преимущественно кустари, промысловики-таежники, мелкие торговцы и другой пришлый люд. Выходцы из окрестных деревень, они приносили с собой привычный уклад кондовой сибирской жизни. Каждый новосел по мере возможностей строил на усадьбе дом, баню, колодец, заводил хозяйство, следуя вековым традициям старожилов, украшал фасад дома резными наличниками.
Большую часть усадьбы занимали огороды, где обычно выращивали огурцы, капусту, картофель, морковь, редьку. В ту пору сибиряки еще не знали вкуса помидоров, точно так же, как и местных яблок. Не разводили и ягодников — тайга с изобилием смородины, малины была под боком, а на степных гривах росло много клубники. Черемуху, калину и хмель собирали в пойменных кустарниках Томи и ее многочисленных островов. Кроме того, Томь во все времена года кормила щегловцев красной и белой рыбой — пудовые налимы и щуки тогда не были редкостью, попадались и таймени, ловили нельму. Барзасская тайга славилась обширными кедровниками. Когда начинался сезон шишкования, многие щегловцы на лошадях уезжали в поймы речек Полуденного Шурапа, Промышленной, Золотого Китата и возвращалирь с возами орехов. Северные отроги Кузнецкого Алатау служили им местом охоты, а старатели мыли здесь золото, что во времена «торгсинов» было прибыльным промыслом. Впрочем, бутары старателей тогда можно было видеть и на берегах Томи в окрестностях города.
Все горожане, не исключая шахтеров и рабочих завода, в своем хозяйстве, как правило, держали коров и мелкий домашний скот. В летнюю пору работающие[ref]На кемеровских предприятиях Автономной Индустриальной Колонии работало 269 иностранцев и 2093 местных жителя.[/ref] брали отпуска или просто увольнялись с предприятий и отправлялись на заготовку кормов, грибов, ягод, орехов. Такой уклад жизни приносил ощутимый ущерб промышленному производству.
Открытие бани было для щегловцев впечатляющим событием. Они по-хозяйски осматривали первое в городе коммунальное предприятие, но долго не решались пользоваться его услугами. Своя баня на своем огороде была привычнее.
— А сколько нам доставил хлопот Притомский участок, — вспоминал старожил Иван Георгиевич Красильников, бывший работник городского Совета. — Ныне берег Томи от коммунального моста до устья Искитимки—самый красивый уголок города, а в ту пору здесь был глухой пустырь. С давних пор селяне привыкли валить там мусор. Долго мы пытались отучить их от этой привычки, а потом решили разбить на том месте городской сад. Почин сделали комсомольцы. Весной 1926 года они
расчистили пустырь и посадили тополя, березы и кусты черемухи. В первое время старожилы смеялись над затеей ребят и называли городской сад «горкустиками».
С таким же недоверием встретили щегловцы и появление первого радиоприемника. Досужие языки распустили слух: саморазговаривающий ящик — это не иначе как выдумка коксохимзаводских синеблузников, они горазды морочить головы доверчивым людям.
Страсти накалились до того, что во время радиопередач великовозрастные парни лазили по чердачным перекрытиям Нардома с надеждой обнаружить «омман», как уверяла всех всезнающая тетка Авдотья.
Тогда кому-то из работников культпросвета пришла в голову мысль: послать эту самую тетку Авдотью в Новосибирск, пусть выступит там по радио и сама разоблачит «омман». Только после ее выступления горожане прониклись доверием к «газете без бумаги».
К концу первого своего десятилетия Щегловск почти не изменил внешнего облика. Две трети городского земельного надела представляли заболоченные пустыри, служившие выпасами для скота.
Серьезной помехой в развитии города являлась Томь. Весной и осенью — в ледоход и ледостав — между щегловским жилым массивом и Кемеровским рудником прерывалась всякая связь. Нарушалось и сообщение с Нижней Колонией коксохимзавода, потому что улицы тонули в грязи, а мостовых не было, как не было водопровода и канализации.
Три четверти жилого фонда составляли частные дома с обширными усадьбами[ref]По статистическим данным 1926 года, средний размер усадебного участка равнялся 1650 кв. метрам. Общая длина улиц составляла 88 километров. Мощение улицы Советской началось в 1928 году.[/ref].
Вот таким увидел Щегловск в ту пору Анатолий Васильевич Луначарский. «Первым пунктом Кузбасса, который я посетил, был город Щегловск… В общем городок скудный, носящий еще все черты провинциальной дыры, но кое в чем уже сказывается громадный рост кузнецкой угольной промышленности.
Так, например, здесь я видел школу, какой давно уже не видел в пределах нашего Союза…
Другим интересным созданием нового времени в Щегловске является Дворец Культуры. Это прекрасное здание с внешней стороны, так сказать, новосибирского типа, то есть такой же, м. б. несколько уменьшенный в своих размерах, американский дом. Его фасад гармоничен, он имеет интересную башню и выглядит нарядно и солидно. Внутри у
него есть роскошный зал на 1500 человек, фойе, кабинеты для занятий.
Самую, однако, диковинную и вместе с тем веселую ноту в Щегловск вносит завод. Когда вы едете туда, то вдруг, неожиданно, выезжая из-за какого-то холма, вы видите перед собой незабываемую картину. Перед вами вырастают мощные контуры заводской башни, укрепленной циклопическими стальными фермами и раззевающей на большой высоте свою черную пасть. К этой пасти на расстоянии, как мне кажется, добрых трех километров тянется с противоположного гористого берега реки воздушная дорога, по которой непрерывно, на равном расстоянии друг от друга, весело вырисовываясь на фоне неба, катятся вагонетки с кемеровским углем. Они опрокидывают с грохотом свое содержимое в заводскую пасть и так же равномерно, словно совершая какой-то воздушный танец, возвращаются за новой ношей. Это постоянное движение вагонеток и производит веселое впечатление».
Государственная застройка города началась в год десятилетия Советской власти. Дворец Труда и окружная больница были первыми общественными зданиями, во внешнем облике которых градостроители запечатлели штрихи архитектурного стиля градостроительства двадцатых годов нынешнего века. ‘
В 1928 году объем валовой продукции предприятий Щегловска составлял 5,9 млн. рублей при капитальных затратах 2 млн. рублей. На шахтах рудника — «Центральной» и «Диагональной» — было добыто 338 тысяч тонн угля, завод дал 166 тыс. тонн металлургического кокса, сотни тонн пека, черного лака, нафталина, бензола, антрацена, шпалопропитки. В городе насчитывалось более 38 тысяч жителей, имелось 108 тыс. кв. метров жилья.
Таким был Щегловск накануне первых пятилеток — нового этапа своего развития.
